были помочь подняться еще в Октябре, вместо того чтобы бороться против него. Если бы они сразу пошли служить пролетарской России, а не сражаться против нее, все было бы совершенно иначе!»
Нужно отметить, что стопроцентно достоверной информации о лидерах Русского общевоинского союза у иностранного отдела ГПУ не было, несмотря на многолетнее наблюдение за русской эмиграцией. Долгие годы они были вынуждены ориентироваться на показания вернувшихся в СССР. В частности, на воспоминания генерала Слащева, который лично знал всех лидеров Белого движения на Юге России. Но легче от этого не было, ведь он всячески превозносил себя, давая вчерашним соратникам уничижительные характеристики. Вот лишь несколько из них: «Кутепов — строевой офицер, не бравший с момента производства книги в руки, так что мог недурно командовать ротой, но не больше. Это типичный представитель „строевого офицера“ в скверном смысле этого слова, великолепно замечавший, если где- нибудь не застегнута пуговица или перевернулся ремень, умевший равнять и муштровать часть и производить сомкнутое учение, но решительно ничего не понимавший в области командования войсками, их стратегического и тактического использования и сохранения войск в бою. Все это дополнялось крайним честолюбием, эгоизмом, бессмысленной жестокостью и способностью к интригам.
Начальник Дроздовской дивизии — генерал Витковский, был сколок с Кутепова и так же мало, как и он, смыслил в военном деле; я их обоих называл хорошими фельдфебелями. Командир конного корпуса Барбович — человек очень симпатичный, но мало знающий. Лично храбрый и хорошо бы командовал эскадроном и даже полком, но дальше никуда не годился…»
В результате долгих размышлений было принято решение попытаться завербовать Скоблина, для чего Ковальский был тут же отправлен в Европу.
Однако вместо Парижа, где жил Скоблин, Ковальский почему-то оказался в Вене. Резидент ОГПУ, встретив гостя из Москвы, не скрывал удивления: как вербовать Скоблина в Австрии? Ковальский молчал. Он и сам не понимал, что происходит. Тут же была послана гневная шифровка на Лубянку: «Прибыл „Сильвестров“. Сообщение о его прибытии от вас получил на пять дней позже. Из разговора с ним выясняется, что никаких определенных связей у него нет, а старых знакомых он растерял. С нашим аппаратом выяснить их местопребывание невозможно. Вообще по белым он специально не работал. Работал в Варшаве по военной линии, ездил в Румынию по легенде, которую держали в руках не мы, а румыны. В прошлом он белый, но этого мало.
Я удивлен, что заранее не было все приготовлено, не проверены адреса, не написаны письма и т. д. Он сейчас здесь будет сидеть без дела и ждать, пока вы пришлете рекомендательные письма, наведете справки, и за это время может провалиться со своим персидским паспортом.
Так как генерал Скоблин, по газетным данным, находится во Франции и почти все знакомые „Сильвестрова“ находятся там же, то, очевидно, придется его туда послать для вербовки. Следует обсудить, не целесообразнее ли передать его другому загранаппарату, который работает на Францию. Случай с „Сильвестровым“ говорит, что такого рода посылки необходимо тщательнейшим образом готовить, заранее точно проверять адреса, по которым источник может начать работу, разработать легенду, по которой он идет, посылать людей не со связями вообще, а с совершенно определенными связями. Словом, посылать, зная наперед, с чего начнется работа и где ее можно начать. Без такой подготовки всякая посылка людей закончится плачевно, и будет только стоить много денег».
Пока возникла непредвиденная пауза, бывший штабс-капитан фактически писал письма жене. Вот одно из них: «Жив, здоров, поправился на три с половиной килограмма, все свободное время болтаюсь в горах (живу в отрогах Альп). Какая это прелесть — сочетание дикой природы с культурой! Что Европа, конечно, далеко впереди нас, это всем известно, но, видя эти достижения культуры и техники, хочется скорее сесть на „Наш паровоз“ (время покажет, „кто кого“) и обогнать гнилую Европу.
Дорогой Раек! Да наша последняя проститутка гораздо полнее (по своему внутреннему содержанию), честнее и порядочнее любой из здешних женщин. Ты себе представить не можешь, как мне хочется поболтать с нашими бабами из райсовета в платочках и посмеяться с ними над чопорными, беспринципными, продажными европейками.
Следи за тем, чтобы тебе аккуратно выдавали содержание. Ваш Петя».
Необходимо признать: Ковальский не был готов к такой работе. Это отчетливо проявилось в дальнейшем. 21 января 1931 года его арестовали в Вене. Он обернулся, услышав русскую речь, хотя в кармане у него был чешский паспорт. И если бы не ротозейство следователя — быть бы международному скандалу. У советского агента при себе был пузырек с химическими чернилами для тайнописи. И ручка, которой он составлял донесения. Он их почему-то не хранил в тайнике, как полагалось бы, а таскал с собой. Чернила ему удалось уничтожить. Он, под видом того, что в пузырьке находится лекарство, попросил стакан воды. И выпил содержимое на глазах у следователя. А на ручку в полиции внимания не обратили. Их гораздо больше занимали списки, которые были обнаружены у Ковальского. Он сказал, что это личный состав объединения чинов Корниловского ударного полка. Австрийцы проверять не стали, допустив, таким образом, вторую ошибку. А третья ошибка состояла в том, что не был дан запрос в Министерство иностранных дел. Иначе бы выяснилось, что у господина Ковальского паспорт до этого был персидский и в Чехословакии он не был.
В Париже Ковальский оказался в сентябре 1930 года. Довольно быстро выяснив адрес Скоблина, он немедленно отправился к нему домой. И начал вербовку. Скоблин был готов. Просил он за свои услуги 250 долларов в месяц и 5 тысяч франков единовременной выплаты. 250 долларов тогда — это примерно 4,5 тысячи долларов нынешних. Чуть меньше платила в месяц Литвиненко британская разведка в ХХI веке. Это вполне приличные деньги для агента.
Ковальский не был уполномочен решать финансовые вопросы, поэтому предложил Скоблину немного подождать. А чтобы на Родине быстрее приняли решение, было составлено письмо в Москву:
«ЦИК СССР. От Николая Владимировича Скоблина.
12 лет нахождения в активной борьбе против советской власти показали мне печальную ошибочность моих убеждений. Осознав эту крупную ошибку и раскаиваясь в своих проступках против трудящихся СССР, прошу о персональной амнистии и даровании мне прав гражданства СССР.
Одновременно с сим даю обещание не выступать как активно, так и пассивно против советской власти и ее органов. Всецело способствовать строительству Советского Союза и обо всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны, сообщать соответствующим правительственным органам. 10 сентября 1930 года».
Заявление Скоблина сопровождал отчет Ковальского: «Генерал пошел на все и даже написал на имя ЦИК просьбу о персональной амнистии. По моему мнению, он будет хорошо работать. Жена генерала согласилась работать на нас.
Подписка Скоблина написана симпатическими чернилами „пургеном“ и проявляется аммоняком (летучая щелочь). Беда в том, что когда аммоняк улетучивается, то снова письмо теряется. Пусть у нас его проявят какой-либо другой щелочью после первого чтения. Визитная карточка служит паролем. Генерал будет разговаривать с любым посланным от нас человеком, который предъявит такую визитную карточку».
Москва немедленно ответила: «Вербовку генерала считаем ценным достижением в нашей работе. В дальнейшем будем называть его „Фермер“, жену — „Фермерша“. На выдачу денег в сумме 200 американских долларов согласны. Однако деньги ему надо выдавать не вперед, за следующий месяц, а за истекший, так сказать, по результатам работы. Пять тысяч франков выделены.
Однако прежде, чем мы свяжем „Фермера“ с кем-либо из наших людей, нужно получить от него полный обзор его связей и возможностей в работе. Пусть даст детальные указания о людях, коих он считает возможным вербовать, и составит о них подробную ориентировку. Возьмите у него обзор о положении в РОВС в настоящее время и поставьте перед ним задачу проникновения в верхушку РОВС и принятия активного участия в его работе. Наиболее ценным было бы, конечно, его проникновение в разведывательный отдел организации.
