Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)

могущих.

Употребление их министров в пользу нашу при Порте предлагал я ради показания туркам, что надежда их на дворы сии тщетна. Употребление же их ни в чем другом быть долженствовало, как в какой-нибудь неважной вещи, например, – выручить Ломбарда, что и Императору не могло бы оказаться подозрительно. Артикул о Данциге я сказал, не знав, что он так важен. А думаю, что естли бы нам удалось получить желаемое, тогда бы немудрено было сим удовольствовать. Одним словом сказать, я полагал и полагаю, что для нас не худо бы было, чтобы и он вошел в наши виды, хотя бы только ради Польши, дабы не делать помешательств. И сие можно, лаская его, получить.

Вы изволите упоминать, что союз с Императором есть мое дело. Сие произошло от усердия. От оного же истекал в Киеве и польский союз. В том виде и покупка имения Любомирского учинена, дабы, зделавшись владельцем, иметь право входить в их дела и в начальство военное. Из приложенного у сего плана Вы изволите усмотреть, каков бы сей союз был². Они бы теперь уже дрались за нас, а это бы было весьма полезно, ибо чем тяжеле наляжем на неприятеля, тем легче до конца достигнем. Мои советы происходили всегда от ревности. Ежели я тут неугоден, то вперед, конечно, кроме врученного мне дела, говорить не буду.

Возвратясь из Херсона, я мучился долго болезнию головной так, что не мог ничего делать. Теперь путче, и сия боль кончилась небольшой глухотой, которая прошла. С четвертого на десять числа ноября стала зима жестокая. Продолжалась восемь ден, реки все замерзли, потом все растаяло. А теперь вновь замерзает. Вообразите, какова моя забота быть должна велика о помещении войск на степях. Когда дело дойдет давать летом баталии, поверьте, что не легче для меня будет.

Всемилостивейшая Государыня, трудно исчислить все мои заботы. Я посреди войны должен строить жилищи, обучать людей стрельбе, готовиться к осаде, чинить суда, подвозить провиант, формировать вновь войски – и то с препятствием воздушных перемен, – а к тому бороться с болезнями. Издали сих безпокойств не видно, но вблизи они гораздо труднее казистых и удачных дел, которые больше уважаются. Помоги Бог дотянуть до лета и чтобы успеть исправиться. Тогда я не подам нужды меня понукать. Я рвусь, Государыня, оттого, что не могу Вам теперь показывать тех услуг, которые бы я желал.

Неприятель прибавляет всегда сил своих понескольку в Орсове. Хан в Каушанах, а султаны с татарами под Очаковом, у Делагела и выше к Ольвиополю. Разъезжают по Бугу и смотрят броды, показывая вид к переправе. Часть их есть и на Днестре.

Я стараюсь переманить от них запорожцев, которые им служат проводниками и без которых бы они не смели соваться. Я собрал до 500 казаков пеших, которые прежде у меня были на Дунае. Они так полезны в устье Днепра, что турецкие разъезды не будут сметь показываться малыми лодками. Сидор Белой у них атаман. Названы они – верное казацкое войско, в опозицию тем, кои у турков³. Просят они меня, чтобы исходатайствовать им землю, куда пойдут жить большим числом, а именно в Керченском куту или на Тамани. Сие будет весьма полезно. Они будут преградою от черкесе, и мы чрез сие избавимся худых хлебопашцев. Из них уже большая часть женаты, то заведут тамо порядочные селения, много и из Польши к ним пристанет.

Не знаю, что делать с больными, коих уже в некоторых деревнях и между крестьян умножается: все эпидемические поносы.

Во флот, ежели угодно будет, послать Михельсона. Больше я не знаю. Ферзен мне нужен здесь⁴.

По смерть с непоколебимою ревностию и усердием

вернейший подданный

Князь Потемкин Таврический

25 декабря [1787]. Елисавет

825. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович, Тебе известно, с чем Нассау сюда приехал, и, приехавши, я его выслушала. Вскоре потом Сегюр послал курьера во Францию, которого он и Нассау нетерпеливо ждали. Сей курьер на сих днях и действительно возвратился, и Сегюр после того имел конференцию с Вице- канцлером, в которой искал своему разговору дать вид такой, будто я ищу со Франциею установить союз и чтоб для того отселе посланы были полномочия во Францию, чтоб о том деле тамо трактовать, а не здесь. Нассау же просил, чтоб я его к себе допустила, и, пришед, мне сказал, что он в крайней откровенности и с глубоким огорчением долженствует мне сказать, что Французский двор его во всем здесь сказанном совершенно desavouepoвyeт {дезавуирует (фр.).} и что оный двор с Лондонским в негоциации находится¹, чего он от меня не скроет. Сколько во всех сих или предыдущих разговорах правды или коварства, оставляю тебе самому разбирать: но о том ни мало не сумневаюсь, что то и другое более со стороны двора, нежели Нассау и Сегюра. Первый теперь едет к тебе, ибо более здесь остаться не хочет. И естьли поступит сходственно желанию его двора, то будет искать тебя отвратить ото всякого предприятия противу турок, к которым, кажется, наклонность как Французского, так и Аглинского министерства и двора, равносильна в нынешнее время. Гордое и надменное письмо Лорда Кармартена к здешнему политичному щенку Фрезеру к тебе послано². Отчет подобной никакой двор у другого требовать не властен. Они же нам в замен ничего не предлагают, да и посла своего бешеного нам в сатисфакцию не отзывают: одним словом, и тот, и другой двор поступают равно коварно и огорчительно тогда, когда оне от нас никогда не видали огорчения или каверзы противу себя, и мы их во всяком случае менажировали.

О неудачном предприятии на Белград со стороны цесарской Вам, чаю, уже известно³. Лучее в сем случае есть то, что сей поступок обнаружил намерение Цесаря пред светом и что за сим уже неизбежно война воспоследует у него с турками.

Я тобою, мой друг, во всем была бы чрезвычайно довольна, естьли б ты мог себя принудить чаще ко мне писать и непременно отправить еженедельно курьера. Сей бы успокоил не токмо мой дух, сберег бы мое здоровье от излишних безпокойств и отвратил бы тысячу не одну неудобств. В сей час ровно месяц, как от Вас не имею ни строки. Из каждой губернии, окроме имяни моего носящей, получаю известия двойжды в месяц, а от Вас и из Армии ни строки, хотя сей пункт есть тот, на который вся мысль и хотение устремлены. С'est me faire mourir de mille morts, mais pas d'une {Это заставляет меня умирать не одною, а тысячью смертей (фр.).}. Вы ничем живее не можете мне казать привязанность и благодарность, как писать ко мне чаще, а писать из месяц в месяц, как ныне, сие есть самый суровый поступок, от которого я страдаю ежечасно и который может иметь самые злые и неожидаемые и нежелаемые от Вас следствия.

Прощайте, Бог с Вами.

Декабря 30 ч., 1787

С Новым годом Вас поздравляю.

1788

826. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Сего дня приехал к Линю курьер и привез от Императора описания Белградского дела, о котором сюда два дни прежде дошли слухи. Введены были в Белград цесарских людей, переодетых в другое платье, 130 человек с офицером. Караулы у ворот подкуплены, ворота отворены, и только что оставалось 12 баталионам войтить. Но, будто, туман помешал, а потому бывшие в городе, не могши дождаться, вышли вон. Тем все и кончилось. Но я имею верное описание с другой стороны, которое переводят теперь для меня с немецкого, и оное у сего приложу.

Ежели б Император помнил из моих предложений, что я делаю чрез Линя, о занятии Хотина, столь слабо в то время оберегаемого, и взял бы пост в Банате Крайовском, разположил частью в Мехадии, которая лежит к Орсове, и частью от Рымника; что на Ольте – к замку Браниован, да от Кронштадта к Камполунге и Кампино, он бы тогда всею тягостию висел на шее турков. Двести тысяч для сего довольно бы было¹. Все бы тряслось тогда. Сборы хлебные и всякие денежные в Валахии, да и войскам неприятельским проход был бы опасен, имея его силы в боку, почти на всей дистанции в Валахии. Ежели у них заварится каша, нам лутче, и дай Боже успех.

Всемилостивейшая Государыня! Решите Польшу предприять войну с нами². И хотя я заклялся говорить, то усердие побуждает: ласкайте при том Берлинский Двор. Тогда мы без помехи с помощию Божией живо и далеко пойдем.

Еще прошу для пользы Вашей, прикажите мне по моим представлениям о казаках о покупке партикулярных имений. Сим прибавится войска легкого³, которым займем везде неприятеля, а ежели Бог даст успех, то погоня будет истребительная для них. Будьте уверены, что сие нужно и полезно.

Писал я о Кингсбергене. Прикажите его доставить сюда во флот⁴.

Кинбурн кончен укреплением, что только возможно было. Херсон приводится в оборонительное состояние. К осаде Очаковской приуготовления производятся. Для запорожцев суда строятся⁵. Теперь лежат у меня татары на сердце. Хан собирается учинить впадение от Буга или Польши. Войски разположены так, что большого успеха, с помощию Божиею, ожидать нельзя, но невозможно всех селений, защитить, которые разположены по двору и по четыре. По сих пор Бог милостив: Буг еще не утвердился.

На требовании Графа Петра Алекса[ндровича] я отметки зделал и у сего прилагаю⁶. Впротчем я здоров и по конец жизни пребуду

вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

Елисавет. 3 генваря [1788]