Признаться надобно, что и в самом твоем опасеньи есть нежность. Но опасаться тебе причины никакой нету. Равного тебе нету. Я с дураком пальцы обожгла. И к тому я жестоко опасалась, чтоб привычка к нему не зделала мне из двух одно: или навек безщастна, или же не укротила мой век. А естьли б еще год остался и ты б не приехал, или б при приезде я б тебя не нашла, как желалось, я б статься могла, чтоб привыкла3, и привычка взяла [бы] место, тебе по склонности изготовленное. Теперь читай в душе и в сердце моем. Я всячески тебе чистосердечно их открываю, и естьли ты сие не чувствуешь и не видишь, то недостоен будешь той великой страсти, которую произвел во мне за пожданье. Право, крупно тебя люблю. Сам смотри. Да просим покорно нам платить такой же монетою, а то весьма много слез и грусти внутренной и наружной будет. Мы же, когда ото всей души любим, жестоко нежны бываем. Изволь нежность нашу удовольствовать нежностью же, а ни чем иным. Вот Вам письмецо некороткое. Будет ли Вам так приятно читать, как мне писать было, не ведаю.
[Апрель 1774]
Великие дела может исправлять человек, дух которого никакое дело потревожить не может. Меньше говори, будучи пьян. Нимало не сердись, когда кушаешь. Спечи дело, кое спеет трудно. Принимай великодушно, что дурак сделал.
56. Екатерина II – Г.А. Потемкину
[3 мая 1774. Царское Село]
Миленький голубчик. Пришло мне на ум, чтоб ты Панину дал знать, чтоб он естьли завтра, то есть воскресенье, намерен сюда приехать, то чтоб приехал поранее, да и так собрался, чтоб здесь мог остаться на несколько дней, и тогда он луче сам увидит. Да и время изберет, а может статься, что к нему прибегать будут1. Все же в понедельник многие другие уедут, и все будет ловчее, нежели в присудствии всех, в день воскресенья и понедельника. Понимаешь, миленький. Естьли же тебе угодно, то всех в одне сутки так приберу к рукам, что любо будет. Дай по-царски поступать – хвост отшибу.
[5 мая. 1774]
Миленький, как ты мне анамесь говорил, чтоб я тебя с чем-нибудь послала в Совет сегодни1, то я заготовила записку, которую надлежит вручить Кн[язю] Вяземскому2. И так, естьли итти хочешь, то будь готов в двенадцать часов или около того. А записку и с докладом Казанской Комиссии3 при сем прилагаю. За вчерашнее посещенье ласковое благодарствую. Я сказала Стрекалову, чтоб он толк добился или на глаза не казался. Adieu, mon Coeur {Прощайте, сердце мое
58. Екатерина II – Г.А. Потемкину
[8 мая 1774]
Я ужасно как с тобою браниться хочу. Я пришла тебя будить, а не то, чтоб спал, и в комнате тебя нету. И так вижу, что только для того сон на себя всклепал, чтоб бежать от меня. В городе, по крайней мере, бывало сидишь у меня, хотя после обеда с нуждою несколько, по усильной моей прозьбе, или вечеру; а здесь лишь набегом1. Гаур, казак москов. Побываешь и всячески спешишь бежать. Ей-ей, отвадишь меня желать с тобою быть – самый Князь Ор [лов]2. Ну добро, естьли одиножды принудишь меня переломить жадное мое желанье быть с тобою, право, холоднее буду. Сему смеяться станешь, но, право, мне не смешно видеть, что скучаешь быть со мною и что тебе везде нужнее быть, окроме у меня.
Г:М:К: К:М: С:С:Т:М:С: {Гяур, москов, казак. Казак, москов, сукин сын [?].} и все на свете брани, а ласки ни одной нету. Я пошлю по Баура3.
[После 8 мая 1774]
Голубчик милый, о чем, на постели лежа, охать изволишь? Я, не за ширмой стоя, сие подслушала, но ох твой до моих ушей дошел чрезо все галереи и покои даже до дивану. Просим сказать, сей ох что значит? И, Jesus Maria {Иесус Мария – часто употребляемое католиками восклицание.}, значил, что Вас люблю чрезвычайно.
60. Екатерина II – Г.А. Потемкину
[14 мая 1774. Царское Село]
Приведи Осипова в кабинет1, где портреты стоят, и прийди мне сказать. Алексей Гр[игорьевич] приехал, и чаю, ко мне прийдет.
[15 мая 1774. Царское Село]
Я и с губками сижу на кожаном канапе, ноги протянувши, ибо бродила по горам и лощинам часа два. Попадалось мне навстречу, окроме трех камер-юнгфер моих и авдотьиной собаки, никого.
Теперь принялась за дело, любя тебя безмерно и веселясь твоей ко мне любовью, милой и безценный друг собственный, голубчик, Ангел.
62. Екатерина II – Г.А. Потемкину
[16 мая 1774. Царское Село]
Естьли, голубчик, ты многого вчерась позабыл доложить мне по причине мнимого моего шпионства, то и я по случаю тому, что Вас не видала, а увидав, была сонна, да сверх того упражнена собственным своим состоянием и Вашим, многого весьма Вам сказать не могла, чего во весь день на уме, на сердце и в сердце имела.
Я не спешу делом анжелиевым, но ответствую на письмы Ген[ерал]-Прок[урора] с точностию. Камергер цесарский задержан Губернатором, а здесь мы и не знали, что он с ним1. Настоящему Вице-президенту опекунства поручить несходственно, ибо его не знаю, не ведаю. Он же не кредитный человек, а лутче его мне кажется Ржевский, ибо честен и безкорыстен и осторожен2. Прости, друг и душа, сегодня пятница, а час – одиннадцать ровно. Обедаю у себя3. Работа отошла, пойду одеваться. Вам же от всего сердца желаю здравствовать, поручая себя в милости Ваши попрежнему, впрочем.
[19 мая 1774. Царское Село]
Жалею, душенька, от всего сердца, что еще не вовсе тебе лехче. Письмо Муромцева я прочла и сему удивляюсь, ибо я его почитала между любимцами Чернышева1.
Сего утра на завтраке я видела Гр[афа] Кир[илла] Гр[игорьевича] да и За[хара] с Бран[ицким] и спросила у них, что вчерась делали после меня? Кир[илл] сказал, что нашед В[еликого] К[нязя] на террасе, с ним гулял, а За[хар] сказал, что лег спать и от меня утаил гулянье2. А теперь пришел у меня просить дозволенье Строга[нову] надеть ленту Стани[слава]3, за что я его разбранила сказав: 'Хотелось бы мне знать, хто-то без боли моей выходит всякому черту неслужащему ленту?' С тем изволил от меня и уйти, а ты изволь сказать Браницкому, а естьли ты не берешься, то сама скажу и
