— Ну что ж, Ребекка, мы пару раз обсудили детали, но не могли бы вы рассказать поподробнее, что вы сами сейчас ощущаете?
Она едва удержалась от того, чтобы закатить глаза. Как она себя ощущает?!
Стандартная психологическая болтовня, уже столько раз слышанная ею прежде и никогда ни к чему позитивному не приводившая.
Он действительно хочет услышать, как обстоят дела? Узнать, что ей хреново?
И даже если бы она абсолютно честно и в полной мере рассказала все, вывернула бы наизнанку чувства, мысли, сомнения, неужели бы это помогло? Отменило бы все, что уже произошло? Едва ли, поэтому нужно надеть уже многократно проверенную маску.
— Спасибо, в целом все в порядке, — выдавила из себя Нурмен, изобразив нечто, призванное изобразить искреннюю улыбку.
Взглянув на часы, она отметила, что разбор полетов длится всего двадцать минут, а менее чем за полчаса ей точно никак не удастся от него отделаться.
Ребекка сама настояла на том, чтобы встретиться с Андербергом уже в восемь утра. Она хотела как можно быстрее разобраться с этой повинностью, а затем отправиться в переулок Мария-Траппгрэнд, чтобы прийти туда до того, как ее соня-братец протрет свои глазюки…
Андерберг, время от времени тихо хмыкая, листал бумажки.
— У вас была возможность с кем-то еще побеседовать о том, что произошло? С друзьями, родственниками, может быть, коллегами?
Он посмотрел на нее поверх узких очков для чтения.
— Нет, — как-то слишком поспешно ответила Ребекка и, немедленно осознав свою ошибку, тут же стала пытаться ее исправить. — Нет, я еще не успела, все же произошло накануне, я хотела сначала обсудить это с вами.
Андерберг подумал: «И милая улыбочка, чтобы закрепить результат. Хорошо сработано!»
Умная женщина, но не настолько хитрая, чтобы провести его. Во всяком случае, не на следующий день после столь ужасного происшествия, какое ей пришлось пережить. Искореженный автомобиль и коллега в реанимации — такое с себя не стряхнуть, просто пожав плечами.
С их последней встречи прошла всего пара недель, и его возникшее тогда беспокойство насчет Ребекки отнюдь не ослабло. Насколько он понимал, она и на этот раз вела себя безупречно, но уже отнюдь не так собранно.
Во время сегодняшней беседы, в отличие от предыдущих, Нурмен напоминала робота, как будто действовала на автопилоте. А это дурной знак. И если ему и на этот раз не удастся заставить ее немного раскрыться и показать какие-то чувства, то все предстанет уже в несколько ином свете и ему будет легче написать свой отчет. Он видел, как гораздо более крутые копы, чем Ребекка, ломались из-за того, что не могли переварить происшедшие с ними события, и ему совершенно не хотелось добавлять ее имя к этому длинному печальному списку.
— Но ведь у вас есть кто-то, с кем можно поговорить, если понадобится? Иногда проходит несколько дней после инцидента, и внезапно всплывает множество всяких переживаний. Конечно, я дам вам свой номер телефона для экстренной связи, но очень важно, чтобы вы могли пообщаться с другими людьми, прежде всего с близкими и друзьями, — продолжал он.
Она молча кивнула.
— Ведь у вас все в порядке на этом фронте? — Он вновь взглянул на нее поверх очков.
Глубоко вздохнув, Нурмен предприняла усилие, чтобы ответить собранно:
— Да, все в порядке.
Психолог кивнул и снова стал листать бумажки.
— Здесь в качестве ближайшего родственника указан некий Хенрик Петтерссон. Это ваш гражданский муж?
Она чуть не подпрыгнула до потолка! А Андерберг не идиот, это ясно. Немного пожужжал что-то безобидное — и бах, прямо ей в больное место. В ее обычной защите, по всей видимости, образовалась брешь, так что нужно взвешивать каждое слово…
Еще раз глубокий вдох. Спокойно, Нурмен!
— Хенрик — мой брат. Нурмен — девичья фамилия матери. Я взяла ее, когда… — Ребекка непроизвольно закусила губу, — … когда она умерла, — договорила она, изобразив нечто, по ее мнению, призванное выглядеть как печальная улыбка.
Психолог кивнул:
— Так вы с братом близки?
— Уже нет, — соскочило у нее с языка.
Вот черт, недосып и головные боли сделали свое дело, к тому же Андерберг не лыком шит. Сегодня сдерживать его натиск очень трудно, и прежде всего потому, что в мыслях она уже звонит в дверь Хенке. Нужно провести рекогносцировку и сменить тактику.
— А вы не хотите поподробнее об этом поговорить?
Андерберг, видимо, что-то почуял. Надо быть осторожной.
Ребекка пожала плечами, чтобы выиграть пару секунд на размышление. Что же, черт побери, ему ответить?
— У нас было довольно тяжелое детство, — ответила она в надежде, что такая не слишком глубокая безобидная доверительность собьет его со следа.
Андерберг ободряюще кивнул, явно приготовившись услышать больше.
— В общем, сначала в основном папа… Но постепенно он втянул и мать, а затем она заболела.
Глубоко вздохнув, Ребекка продолжила:
— Папа, человек довольно странный, был уже зрелым, когда они с мамой поженились. Квартира была его, как и заведенный распорядок. Все должно было быть так, как хочет он, до мельчайших деталей, и он приходил в ярость из-за всяких мелочей. Ключи не на своем месте или пятно на зеркале в ванной — этого хватало, чтобы страшно его взбесить. Когда он был дома, мы все ходили на цыпочках, чтобы его не рассердить и не расстроить. Хенке, мой брат, младше меня тремя… на три года, — исправилась она. — Когда было совсем тяжко, мы держались вместе. Я его защищала, утешала или вела гулять, пока все не успокоится. В этой жизни мы могли положиться только друг на друга, можно так сказать.
Она неосознанно улыбнулась.
— Я таскала его везде с собой, боялась оставлять вдвоем с отцом. В любой момент могло что-то произойти, и если происходило, то почему-то все вымещалось именно на брате — наверное, потому что он был маленький и беззащитный. Отец распускал руки, особенно после пары рюмок, и хоть мама делала что могла, она не решалась идти ему наперекор и принимать нашу сторону, когда начинался скандал. Она сама от него натерпелась… А меня он почему-то никогда не бил. Как будто я была под какой-то защитой. У людей его поколения было не принято бить маленьких девочек. И, может быть, поэтому я стала всегда защищать Хенке. — Она пожала плечами, успев заметить, как Андерберг одобрительно кивает.
Видимо, он проглотил наживку. К тому же Ребекка, к собственному удивлению, обнаружила, что совсем не прочь продолжить свой рассказ…
— Хенке был очень терпелив, всегда шел со мной, никогда не ныл, хоть ему и приходилось играть в основном в девчачьи игры. Иногда ему приходилось выполнять роль куклы, которую мы с другими девочками одевали во дворе. Дочки-матери и все такое…
Ребекка вновь улыбнулась и задумчиво опустила голову. Психолог не трогал ее, при этом выглядел довольным. Какая ирония в том, что все, что она раньше с таким трудом старалась скрыть, теперь стало великолепной маскировкой. Новой линией защиты взамен прорванной старой. Она не говорила обо всем этом уже… лет тринадцать, и сейчас было очень здорово немного облегчить душу.
Мельком взглянула на часы — двадцать пять минут высидела. Теперь нужно завершить рассказ и прыгнуть в метро в сторону Сёдера. И снова сесть в седло.
