Он подхватил меня одной рукой, подтащил к машине. Наш «примус» чихнул при раза и, как ни странно, завелся.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
Мы ползли за овцами по мосту. Проскочить бы побыстрее проклятый старый мост!
Однажды я прыгнул с самой верхней площадки вышки. Пока летел до воды, сто раз успел раскаяться… И сейчас — левый берег казался невероятно далеким.
Наконец овцы скатились вниз, на заливной луг. Луг тянулся до самой Придачи. Овцы набросились на траву.
И вот уже впереди замаячила Придача.
При въезде в Придачу поперек дорога стояли противотанковые «ежи». Проезд был узенький. Нас остановили автоматчики. В новеньком обмундировании. Поскрипывали ремни. Блестели прикладами новенькие ППШ.
— Кто такие? Документы!
— С того света на побывку, — ответили из кузова.
Подбежал бравый лейтенант. На нем не было фуражки. Он все время поправлял пышную шевелюру.
— Что за народный хор Пятницкого? — уставился он на балалайку Хасана. — С какой части драпаешь? Ну-ка, покажь документы, бандурист!
— Выздоравливающий! — сказал Хасан, доставая из кармана гимнастерки бумажку.
— Салам алейкум! — подошел к машине один из автоматчиков — видно, земляк Хасана. Они заговорили о чем-то на своем татарском языке. Хасан крутил головой, не соглашался. Земляк уговаривал…
— Так, так… — заглянул в машину лейтенант и поправил чуб. — Ясно! С тобой вопрос особый. Присядь! Ложись! Встань! Бегом! Ко мне… Сменить народный инструмент на обыкновенную винтовку. Будешь при мне, — приказал бравый лейтенант Хасану.
— У меня своя часть, — заартачился Хасан, не обращая внимания на жесты земляка. — Я пехота… Я пойду к своим.
— Поговори, поговори… — погрозил пальцем бравый лейтенант. — Кто там еще ползет? Стой! Василенко, Дадыбаев, за мной!
И он побежал наперерез трем красноармейцам, идущим к Придаче по лугу.
— Стой! Стрелять буду!
Те остановились. Автоматчики увели их куда-то.
— Что же мне с вами делать? — вернулся лейтенант. — Куда путь держите?
— Приказано разгрузить здесь, — ответил шофер. — Машину назад сгонять. Там еще остались люди. Госпиталь горит. Людей вытаскивают прямо на мостовую. Не задерживайте нас.
— Куда назад? — усмехнулся бравый лейтенант. — Оглянитесь. Назад машина не пройдет, разве только по воздуху.
От старого моста катилось облако пыли — это, обгоняя друг друга, мчались повозки, брички, телеги…
— Танк бросили, паникеры! — вздохнул военврач.
— Где? — встрепенулся лейтенант.
— У моста…
— Ух!.. — Лейтенант зло выругался. — Дадыбаев, гляди танкистов. — И по тому, как он произнес слово «танкистов», стало ясно, что у него были особые счеты с этим родом войск. — Задержать и ко мне лично. Не к майору, ко мне лично. Сами разберемся.
Нахлынул поток беженцев. Лейтенант с бойцами перекрыл проезд рогатками.
— Стой! Осади!
Захрипели лошади, роняя пену и кровь с порванных удилами губ. Мат, крики… Часть повозок, не успев затормозить, свернула в сторону и помчалась вдоль противотанковых «ежей», описывая круг, заворачивая к дороге.
— Стой! Мать!.. Тормози!
— Тпру! Куда оглоблей!
— Гражданские, проезжай. Остальные, военные, приготовь документы! — потребовал лейтенант. — Сворачивай с дороги! Документы!
Наша машина вырулила к забору, стала. Военврач достал из сумки с медикаментами карту, развернул ее на моей спине, долго изучал.
— Придется ехать в… в Собачью Усмань. Ну и названьице! — сказал он. — Назад не вернуться, лейтенант прав. Не прорваться. В Собачьей Усмани должен быть медсанбат.
— Я здесь останусь, — сказал я.
— Как здесь? — не понял подполковник.
— Будем маму ждать, — повторил я.
— Перестань дурить!
— Нет, будем здесь! — Я выскочил из кабинки. — Рогдай, прыгай! Бежим!
Рогдай прыгнул с узелком, и мы побежали вдоль забора, выскочили на проезжую часть дороги, и прежде чем сообразили, что делаем, нас закружило в толпе, толкнуло тачкой, мы чуть не угодили под телегу…
Когда вернулись к забору, машины уже не было…
Мы сели в тень. Пыль относило ветром в другую сторону улицы.
Люди шли волнами. Видно, они разбегались, когда налетали самолеты, а налет кончился — и они торопились уйти как можно быстрее в тыл…
Вечерело. Что-то нужно было предпринимать… Мы сидели у забора. Если видели машину или повозку с ранеными, подбегали, но раненые были незнакомыми. Мы устали и ошалели от всего пережитого.
— Пойдем вперед! — предложил Рогдай. — К самому началу. Как будут проверять документы, мы и будем смотреть маму. Тут ее можно проглядеть.
Мы подошли вплотную к противотанковым «ежам». Постояли. Увидели, как в сторонке, на огороде, стояли давешние танкисты, которые бросили танк у Чернавского моста. Их охраняли автоматчики.
— Давай спросим, где Хасан? — предложил Рогдай.
— У кого?
— Вот… Тот… Без фуражки. Документы спрашивал.
Мы увидели бравого лейтенанта. Он беседовал с майором. Майор был — не бравый. Гимнастерка выцвела, пилотка сидела на голове, как пельмешка, галифе в глине. Зато у майора было два ордена Красного Знамени.
Мы подошли. Мы слышали, что командиры говорили между собой.
Майор сказал зло-презло:
— Труп бойца — плохой пример для живых. Я требую, чтоб отдали их мне. Не таких поднимал в атаку. Бывает…
Лейтенант говорил с растяжкой:
— Фашист на пятки наступает, а они бросили боевую машину! Даже не в бою… Вот тут, рядом. Это дезертиры. Дезертирство в такой обстановке — предательство. А с предателями разговор короткий. И это наш долг. И мой и ваш. Я обязан выполнить долг.
— Конечно, ужасно! Бросить боевую машину! — поморщился майор. — Не представляю, как могли бросить исправную боевую машину.
