большую зелёную поляну с детской площадкой. Постройки всякие красочные с горками снега… Ближе всех к забору стояла маленькая стилизованная мельница на курногах. Несущественно. Прострелил тепловизором, никого.
Действительно важное увидел и озвучил первым Сомов:
– Кипарисы, Костя. И пальмы в снегу. Амбец!
Насчёт 'в снегу' это он загнул. Под южными деревьями тоже лежали маленькие сугробы пушистого снежка, не успевшего растаять.
– Может, тут декабрь? – предположил я.
Мишка хмыкнул, – ага, надейся мол, надейся…
В периметре ничего примечательного не было. А вот за ним было, и с избытком! Сразу за детской площадкой меж деревьев проглядывало большое круглое здание необычной архитектуры: изогнутые по дуге бетонные балконы плыли вокруг гигантской шайбы волнами, по одному на номер. Восемь этажей, это гостиница или пансионат. Может, санаторий. С крыши потенциальных отдыхающих некогда зазывала большая светящаяся неоном надпись с названием объекта, сейчас она упала, погнулась, часть её опасно свесилась за пределы крыши, первые буквы можно разобрать: 'Olimp…' Это Адлер, что ли? Все олимпийские объекты там! Так вроде Адлер ровный, как стол, не должно там быть таких горок… Буквы повалились не просто так – верхние этажи здания крепко горели, оттуда и застарелый запах дыма вокруг. Вряд ли в ресорте кто-то остался жить. Да…
– А вот теперь наверх.
Продравшись сквозь кусты, и с осторожностью преодолев заросшие вьюном ступени, мы выбрались на тенистую аллею, зажатую высоченными деревьями, между стволами которых растут деревца поменьше – все диковинные, с облезлыми табличками рядом, воткнутыми в грунт. Ещё выше по склону за деревьями виднелась пара красных крыш. Налево – выход из территории с решётчатыми металлическими воротами и будкой охраны. Будка тоже южная, стекла много. На стене – стенд с пятнами клея и выцветшими под дождями объявлениями, некоторые листочки, практически чистые, остались висеть. Направо бетонная аллея уходит в неизвестность, ничего не видно, слишком заросло всё вокруг.
– Теперь-то наверх? – с надеждой спросил напарник.
– Нет, коллега, к погорельцу двигаем, – с усмешкой решил я, никак Мишган своего не добьётся. Он вообще любит направо сворачивать. Животный инстинкт хищника, прежде всего хочет высоту проверить. А потом там залечь и зырить в поисках жертвы. Есть и ещё один мотив.
Подошли к КПП, будка открыта настежь, пустая. Внутри ничего нет, остался лишь приколоченный к стене самодельный фанерный столик и разбитый телефонный аппарат в углу. Ворота с обесточенным электрозамком, приоткрыты. Сомов присмотрелся, вытянул руку вверх, зацепил и показал мне обрывок провода.
По обе стороны висят одинаковые белые таблички:
'Частная собственность, вход запрещён! Видеонаблюдение!'.
Унаблюдались вы тут, смотрю я… Видеокамера, если она здесь и работала, а не была прибита для вида, как часто бывает, давно расколочена в хлам. Мы осторожно вышли за ворота и, оставив справа поле для мини-гольфа, спустились к входу в здание. На первом этаже, как водится, расположились едальни. Слева голубеет кафелем большая фасолина пустого бассейна с отдельной детской зоной и ветрозащитной стенкой из полупрозрачного голубого пластика.
Сразу стало ясно, что ловить тут нечего, пожар случился не по бытовым причинам. Что-то на крыше хорошо рвануло, как фугас сработал. Часть балконов осыпалась, по стенам пошли ясно видимые глубокие трещины. Здание чуть просело, длинная стеклянная стена гостиничного ресторана, не выдержав толчка, осыпалась, асфальт усеян крупными осколками. Зыбко всё, ненадежно…
– Оглянись, командир!
Из этой точки огромные деревья старого парка уже не перекрывали обзор, совсем другое дело! Ни хрена себе! Почти на юго-запад от аварийного корпуса погоревшей гостиницы высилась смутно знакомая трёхлучевая пирамида, многоэтажная бетонная громадина ещё одной гостиницы – сразу видно, ключевой в этих местах, главной! Старшенькой. Внушительное сооружение было похоже на огромный корабль- парусник.
Я ни хрена не смыслю в Черноморском побережье Кавказа. Центр Сочи ещё как-то вытащу из воспоминаний о детских и юношеских поездках на юга с родителями, Адлер, как и все, неоднократно видел по телевизору – затрахали, ей богу, когда Олимпстрой гремел на всю страну успехами и скандалами. Нет, другие районы я идентифицировать не смогу. Машинально начал считать этажи. Девятнадцать, двадцать… и ещё сколько-то не видно за зарослями старого парка.
– Это Дагомыс, Кастет, – уверенно заявил Сомов.
– Ты откуда знаешь? – удивился я. – Курортник записной, что ли?
– В 'Неве' когда-то отдыхал, так нас сюда на экскурсию возили на автобусе, шик показывали, ага, – Мишка не обратил внимания на насмешку. – Комплекс когда-то югославы строили, помнишь, была такая страна? Его не так давно на реконструкцию закрыли. Да не успели… В общем, зря они бабосы пожгли. Видишь синюю вставку в центре? Её раньше не было. А что, могло бы получиться красиво!
Могло бы, да не получилось. Не успели открыть, как всю красоту смяло в руины страшной внешней силой. Реконструированное крыло справа поверху было начисто разрушено попаданием бомбы или тяжёлой ракеты – огромный кусок в несколько этажей был буквально выгрызен. Представляю, что творится вокруг здания… Теперь и я вспомнил, видел на фотографиях. Это Дагомыс, можно смотреть на карте.
– Воюют земляне, – хмуро заметил Гоблин, смачно сплюнув на асфальт.
– Не факт, – упрямо повторил я уже вслух, не оставляя надежду. – Теракт более вероятен. Радиации нет.
– Так не самоубийцы же!
– Ты уверен? Полюбасу, внутрь входить нельзя, похоронит нас.
Сомов сплюнул и затейливо выругался.
– Обломидзе… Костян, ты глянь, это же какой ништяк кругом! Кастет, ты прикинь, да тут сплошной ништяк! И никто его не гребёт. Может, и ходить никуда не стоит, всё здесь наберём?
В том-то и дело! Охрененный Ништяк на каждом шагу!
Рефлекс поисковика-добытчика буквально заставлял тело дрожать от напряжения. Мы что, мимо ходить будем? Прикиньте, люди, что значит матёрым сталкерам, как голодные собаки кидающихся по лесам и болотам на любой блеснувший в траве кусок металла, видеть такую вопиющую бесхозяйственность?! Да вот за эту строительную инвентарную бадью Ковтонюк голый спляшет, а потом по главной улице Посада в таком виде и пройдёт! Стекло, металл, мебель, оборудование – чего только нет в здании! И всё на Платформе нужно, всё пригодилось бы. Забор? Срезать и забрать! Будка из профнастила – упакуйте! Стекла целые, это настоящий клад! Оборудование, аппаратура, мебель, ткани портьер… Ресторан… Я чуть не завыл от жадности. Котлы, мармиты, печи, холодильные камеры, инвентарь. Ну почему местное человечество так не ценит предметы материальной культуры?! Выкидывает, заменяет без надобности, ломает по дурке, рациональное понтовнёй замещает… Тут – грузи всё подряд, фронтальным погрузчиком! Какие четыре тонны, тут и четырёхсот не хватит. Неожиданный феномен переоценки заставил меня застыть на целую минуту.
С другой стороны, самое ценное отсюда наверняка вывезли в первые дни. Не стоит слизывать с тёрки остатки чеснока. Нет, в принципе, кое-что можно и оттащить к терминалу. Не пройдёт по весу – оставим в императорском домике. Терминал у нас не простой, а с весами. Предположил наличие такой функции Гольдбрейх, а проверил Сотников – свирепо и оригинально. Раздел своего нукера до трусов, загнал на плиту и набрал код. Планшет тут же выдал цифры без учёта массы тела испытателя – пятьдесят грамм. Так что мы можем оперативно контролировать багаж, что очень полезно, перевес в этом рейсе не предусмотрен даже за кэш.
А насчёт 'никуда не ходить' Сомов шутит, попробуй, запрети ему плановый рейд!
Обойдя аварийное здание сбоку слева, мы осторожно зашли в огромный двор-колодец, стараясь держаться ближе к центру – сверху недавно падало, обломки бетона валяются тут и там. Вышли к центральному административному входу с пустой парковкой, почти сразу увидев маркер номер раз: разграбленный магазин колониальных товаров. Двери вскрыты, одно витринное стекло разбито. Нет,
