Могут ли конституции не изменяться? Может ли одно поколение навеки связывать другое и все последующие? Думаю, что нет. Творец создал землю для живых, а не для мертвых. Власть и права могут принадлежать лишь людям, а не вещам, не какой-то материи, лишенной воли. Мертвые — даже не предметы; частицы материи, составлявшей их тело, становятся затем частью тела других животных, растений или минералов, тысячью каких-то форм. Чему же тогда приписать власть и права, которые они имели, будучи людьми? Поколение может связывать себя, пока его большинство продолжает жить; когда же оно исчезает, на его место становится другое большинство, которое держит в своих руках власть и права, принадлежавшие когда-то его предшественникам, и может изменять их законы и учреждения по своему усмотрению. Итак, ничто не является неизменным, кроме прирожденных и неотъемлемых прав человека.
Мне было приятно найти в Вашей книге формальное опровержение судебной узурпации законодательной власти, поскольку таковую судьи узурпировали в своих неоднократных решениях, согласно которым христианство — часть обычного права. Доказательство обратного, которое Вы приводите, неоспоримо, а именно: обычное право существовало, когда англосаксы были еще язычниками, во времена, когда они не слышали упоминания имени Христа и не знали даже о его существовании.
ТОМАС ПЕЙН
Век разума
Исследование истинной и вымышленной теологии
Часть первая
Я вручаю нижеследующее сочинение Вашему покровительству. Оно содержит мое суждение о религии. Вы отдадите мне должное, вспомнив, что я всегда упорно отстаивал право каждого человека на свое собственное мнение, смоль бы оно ни отличалось от моего. Тот, кто отрицает за другими это право, превращается в раба своего нынешнего мнения, ибо лишает себя нрава изменить его.
Самое сильное оружие против ошибок всякого рода — разум. Я никогда не употреблял и, надеюсь, не употреблю иного оружия.
Ваш любящий друг и согражданин Томас Пейн
Уже в течение нескольких лет я намеревался опубликовать мои мысли о религии. Я хорошо сознаю трудности, связанные с этим предметом, и из этих соображений отложил его осуществление до более позднего периода моей жизни. Я предполагал, что этот труд будет моим последним приношением согражданам всех наций, причем в такое время, когда чистота мотивов, побудивших меня к этому, не возбудит сомнения даже у тех, кто, может быть, не одобрит самый труд. События, которые произошли сейчас во Франции и привели к уничтожению всего национального института духовенства и всего относящегося к принудительным системам религии и атрибутам веры, не только поторопили меня исполнить мой замысел, но и сделали работу такого рода необходимой, для того чтобы при общем крушении предрассудков, ложных систем правительства и ложной теологии мы не потеряли из виду нравственности, человечности и той теологии, которая истинна.
Несколько моих коллег и сограждан во Франции подали мне пример, изложив избранное ими индивидуальное исповедание веры, и я сделаю то же самое; я сделаю это с той искренностью и откровенностью, с какой ум человека может общаться только с самим собой.
Я верю в одного бога и не более и надеюсь на счастье за пределами этой жизни.
Я верю в равенство людей и полагаю, что религиозные обязанности состоят в справедливости поступков, милосердии и стремлении сделать наших собратьев счастливыми.
Но для того чтобы не предположили, что я вдобавок к этому верю еще во что-то, я на страницах настоящего сочинения сказал, во что я не верю, и указал основания, почему я в это не верю.
Я не верю в религии, исповедуемые еврейской, римской, греческой, турецкой, протестантской или какой-либо другой известной мне церковью. Мой собственный ум — моя церковь.
Все национальные церковные учреждения, будь то еврейские, христианские или турецкие, представляются мне не чем иным, как человеческим изобретением, предназначенным для того, чтобы запугивать и порабощать человечество, монополизировать власть и доходы.
Заявляя это, я не думаю осуждать тех, кто верует иначе. Они имеют такое же право на свою веру, как я на свою. Однако для счастья человека необходимо, чтобы он был духовно честен перед собой. Безверие не состоит в веровании или неверовании, оно состоит в том, что человек притворяется верующим в то, во что он на самом деле не верит.
Невозможно учесть то нравственное зло, если можно так выразиться, которое духовная ложь произвела в обществе. Когда человек настолько развратил и проституировал чистоту своего ума, что заявляет о своей вере в такие вещи, в какие он на деле не верит, он готов уже совершить любое другое преступление. Он берется за ремесло священника ради наживы и, для того чтобы быть годным к этому ремеслу, начинает с вероломства. Можно ли представить себе что-либо более разрушительное для нравственности?
Вскоре после того, как я опубликовал в Америке памфлет «Здравый смысл», я понял чрезвычайную вероятность того, что за революцией в системе правления последует революция в системе религии. Преступная связь церкви и государства, где бы она ни имела место, у евреев, христиан или турок, так эффективно запретила, под угрозой различных кар и взысканий, всякую дискуссию по установленным верованиям и основным принципам религии, что до тех пор, пока не будет изменена система правления, эти вопросы не смогут быть честно и открыто поставлены перед миром. Но когда это будет сделано, последует революция в системе религии. Человеческие вымыслы и вмешательство попов будут уничтожены, и человек вернется к чистой, незапятнанной, девственной вере в одного бога и не более.
Каждая национальная церковь или религия упрочивает себя тем, что претендует на особую божественную миссию, сообщенную некоторым лицам. У евреев есть Моисей, у христиан — Иисус Христос, апостолы и святые, у турок — Магомет, как будто путь к богу не открыт одинаково для каждого человека.
Каждая из этих церквей ссылается на книги, называемые
Поскольку необходимо придавать верный смысл словам, я сделаю, прежде чем углубиться в предмет,
