спасаются жизни людей, спасаются здания. Но в дальнейшем, хочу подчеркнуть, регионы должны получить определенную компенсацию за лишение их некоторых суверенных полномочий, якобы автономий и суверенностей, которые они смогли приобрести за время бесхозного управления государством эпохи Ельцина. И здесь вопрос не в том, что это репарации или выплаты, речь идет о том, что необходимо по- новому объяснить регионам, русскому народу, который живет в большинстве этих регионов, и одновременно другим российским этносам, почему, собственно говоря, они должны быть в составе единого государства.
Здесь нам приходит на помощь евразийская идея, которая отрицает предшествующие формы мобилизации России в единое государство. При царе, вспомним, как объяснялось: существует
Концепция общеевразийской судьбы
Евразийская идеология, которую мы разрабатываем, это еще не законченный комплекс идей, это идея в движении. Это становящееся мировоззрение предполагает такую модель, которую кратко можно выразить как «концепция общеевразийской судьбы». Дело в том, что народы, которые живут на территории России, шире — на территории Евразии, — объединены неким очень трудно уловимым, но на самом деле общим цивилизационным настроем. Он особенно ярок, когда наши люди, граждане России, попадают на Запад. Я беседовал в Москве с очень крупным бизнесменом чеченского происхождения. И он мне рассказывал, что, попадая на Запад, даже в Турцию, которая должна быть близка чеченцам по целому ряду исторических причин, он чувствует себя русским, говорит на русском языке, осознает себя, азербайджанца, армянина, этнического славянина как своих братьев перед лицом иной цивилизации. Это принцип общего знаменателя перед лицом той цивилизации — западной, атлантистской, которая основана на совершенно иных принципах. Запад основан на принципе индивидуализма — это то, что объединяет все народы и все государства под знаком атлантизма, под знаком современного Запада. Евразийские общности, евразийские народы привыкли к той или иной форме общинности и коллективизма. Община у русских, община у мусульман — в любых формах речь идет о коллективном, открытом миру, природе и людям мировосприятии, независимо от того, исповедуют ли эти люди православие, ислам, буддизм или какие-то другие формы религии. И эти элементы традиционного общества, общинной психологи, единства географической цивилизационной судьбы при внимательном исследовании могут стать очень серьезной базой для новой государственной солидарности. Я подчеркиваю, что забывать об этом, особенно на следующем этапе, просто невозможно, поскольку никакой силой различные народы, даже различные регионы не удержать. Это не вопрос силы. И в этом отношении мы уже сейчас в федеральные, централизаторские, интеграционные реформы Владимира Путина должны стараться заложить эту мировоззренческую основу для того, чтобы люди осознали свое место в государстве как результат исторического выбора не только их самих, но и их предков. Мы должны углубиться в историю, разобраться и вычленить этот общий знаменатель. Евразийская модель, разработанная еще предшественниками-основателями евразийства в двадцатые годы — князем Трубецким, Савицким, Алексеевым, — дает для этого прекрасное основание.
Надо отчетливо понимать, что евразийство — это не продукт индивидуального творчества — например, моего. Это некая объективная тенденция. Понимает ли руководство страны или не понимает, мыслит ли оно в терминах евразийства и геополитики или не мыслит, тем не менее действия, направленные на укрепление нашей державности, прямо или косвенно, сознательно или бессознательно приведут наше руководство к евразийской геополитике. Я хочу подчеркнуть следующий момент. Владимир Владимирович Путин постоянно в своей речи использует аддиктив, прилагательное «геополитический», «геополитика», «геополитическое положение России». И если мы заглянем в учебник по геополитике, который я написал и который принят в большинстве вузов, в нем четко дается определение, что такое геополитика[16]. Путин произносит слово «геополитический», и следует его понимать так, как дает его интерпретацию мой учебник. Что он может еще иметь в виду, кроме этого — непонятно, поскольку я излагаю не свои взгляды, а моменты формирования дисциплины, то, каков ее понятийный арсенал и что значит термин «геополитический» объективно, когда он используется в политологической и профессиональной речи. В учебнике я даю ретроспективу этого.
Сейчас в высшем военном руководстве стало модой защищаться и писать книги по геополитике. Мы видели, как Путин присутствовал на защите диссертации у адмирала, который говорил об океанических геополитических пространствах России. Если президент окружен высшими военными чинами, которые просто валом защищают диссертации по геополитике, если он постоянно использует термин «геополитика», если он проводит объективные реформы в геополитическом, евразийском ключе, говорит об этом, делает, и вокруг все об этом говорят и делают, ну как же можно сказать, что все это получается случайно? На самом деле совершенно не случайно. Моя книга по геополитике продается в Администрации Президента много лет, по-моему, все уже ее прочли. Это вовсе не значит, что согласились, но, по крайней мере, учли эту евразийскую геополитическую позицию. И если мы видим, что наконец-то так оно все и происходит, вполне логично предположить, что совпадение это не совсем случайное.
Владимир Путин как человек судьбы
Стремительно уходит в небытие вся ельцинская политическая парадигма — и властная, и оппозиционная, и из политики, и из СМИ. Все силы, действовавшие вчера, в ближайшее время будут рассеяны, так как сама их конфигурация настроена на иную модель функционирования, более не действующую. В своих политологических оценках я обычно исхожу из того, что политика есть продолжение духа. Если дух грязен, то и политика грязна, если дух чист, то и политика чиста. У нас ложный образ политика как шоумена, болтуна или чиновника. Политика в России оторвана от идей, наши политики меняют идеологии как костюмы. Это исторически понятно, но такой подход обречен. Нам нужна политика идей и соответствующие политики. Я убежден, что в политику должны приходить люди нового типа. Это не просто, и есть огромная инерция сопротивления. Есть также и технологии. Я преподавал курс «Философии политики»[17], знаком с технологиями этого процесса. Строго говоря, я занимаюсь политикой в той или иной форме с начала 80-х, то есть я один из старейших российских политиков. Однако лишь сегодня я дозрел до того, чтобы взять на себя ответственность персонально. Ранее я полагал, что моя роль ограничивается генерированием политических идей. Но как оказалось, уже через шаг они извращаются до неузнаваемости. Опыт почти 30 лет в российской политике заставил меня наконец выступить в роли лидера с опорой на большое количество убежденных соратников и последователей, которые делегировали мне свое доверие.
Революционный потенциал Владимира Путина
