— Пьер, мне только что явилась святая дева, я просила ее о вашем исцелении, и вы его получите.
Священник понял; он был потрясен дивным светом, который излучали устремленные на него глаза Марии. Она молила самозабвенно о его обращении, и это пожелание, исходившее от страждущего, дорогого ему существа, потрясло его душу. А может быть, он и впрямь когда-нибудь станет верующим? Пьер даже растерялся от такого множества необыкновенных рассказов. Удушливая жара в вагоне вызвала у него головокружение, отзывчивое сердце обливалось кровью при виде собранных здесь страданий. Священник поддался общему настроению, не отдавая себе отчета, где граница между реальным и возможным, не в силах разобраться, что в этом нагромождении необычайных фактов можно отбросить и что принять. Затянули новую молитву, и на минуту Пьер забылся, вообразил, что он верующий, поддался галлюцинации, охватившей этот передвижной госпиталь, мчавшийся на всех парах вперед и вперед.
Поезд вышел из Бордо после краткой остановки, во время которой те, кто еще не обедал, поспешно запаслись провизией. Впрочем, больные все время пили молоко и, как дети, требовали печенья. Едва поезд тронулся, сестра Гиацинта захлопала в ладоши:
— Ну-ка, поторопитесь, вечернюю молитву!
Целых четверть часа слышалось невнятное бормотание — читали «Отче наш», молитвы богородице, каждый проверял свою совесть и каялся в грехах, посвящая себя богу, святой деве, всем святым, благодарил за счастливо проведенный день и заканчивал молитвами за здравие живущих и за упокой умерших в вере.
— Во имя отца и сына и святого духа. Аминь!..
Было десять минут девятого, сумерки окутывали огромную равнину, тонувшую в вечернем тумане, а вдали, в разбросанных кое-где домах, зажигались огоньки. Лампы в вагоне мигали, заливая желтым светом нагроможденный на полках багаж и паломников, которых бросало из стороны в сторону на беспрестанных поворотах.
— Знаете, дети мои, — проговорила сестра Гиацинта, продолжавшая стоять, — когда мы приедем в Ламот, — это будет приблизительно через часок, — я потребую, чтобы в вагоне была полная тишина. Пока можете целый час развлекаться, но будьте умниками, чересчур не возбуждайтесь. А после Ламота, слышите, ни слова, ни звука, все должны спать!
Все засмеялись.
— Такое уж у нас правило, вы достаточно благоразумны и не станете его нарушать.
Действительно, с утра паломники точно, по часам выполняли программу религиозных упражнений. Теперь, когда все молитвы были прочтены, все гимны пропеты, день можно было считать законченным и немного отдохнуть перед сном. Но никто не знал, чем заняться.
— Сестра, — предложила Мария, — разрешите господину аббату почитать нам вслух? Он прекрасно читает, а у меня как раз есть очень хорошая книжечка — история Бернадетты…
Ей даже не дали договорить — все с увлечением закричали, как дети, которым обещают интересную сказку:
— Разрешите, сестрица, разрешите!..
— Ну конечно, раз речь идет о хорошей книжке, — согласилась монахиня.
Пьеру пришлось согласиться. Но ему захотелось сесть поближе к лампе, и он поменялся местом с г- ном до Герсеном, который не меньше больных радовался предстоящему чтению. И когда молодой священник, расположившись под лампой, где ему было хорошо видно, открыл книгу, любопытство овладело паломниками, все повернули к нему голову, готовые слушать с напряженным вниманием. К счастью, у Пьера был звонкий голос, он перекрыл шум колес поезда, с глухим грохотом проносившегося по бескрайней равнине.
Но прежде чем начать чтение, Пьер решил наспех перелистать книжку. Это был продукт католической прессы, одна из тех книжонок, которые продаются вразнос и наводняют христианский мир. Она была плохо напечатана, на дешевой бумаге, а на синей обложке красовалось наивное и весьма неумелое изображение лурдской богоматери. Книжку, несомненно, можно было не спеша прочесть в полчаса.
И Пьер начал читать своим мягким, проникновенным голосом, отчетливо выговаривая каждое слово:
— «Это случилось в маленьком пиренейском городке Лурде в четверг, одиннадцатого февраля тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Стояла холодная, немного пасмурная погода. В доме бедного, честного мельника Франсуа Субиру не было дров, чтобы приготовить обед. Жена мельника, Луиза, сказала своей младшей дочери Марии: „Пойди набери валежника на берегу Гава или в общинном лесу“. Гав — это речка, протекающая через Лурд.
У Марии была старшая сестра по имени Бернадетта, недавно вернувшаяся из деревни, где она нанималась пасти стада славных поселян. Это была хрупкая и слабенькая девочка, очень простодушная и неискушенная, она только и умела, что читать молитвы. Луиза Субиру не решалась послать ее в лес с сестрой из-за холода; однако Мария и маленькая соседка, Жанна Абади, так настаивали, что мать отпустила девочку.
Три подруги пошли вдоль речки, чтобы набрать там валежника, и очутились перед гротом, образовавшимся в большой скале, которую местные жители называли Масабиель…»
Дойдя до этого места, Пьер остановился и опустил книжку. Его раздражали наивность рассказа, бессодержательные, пустые фразы. В свое время он держал в руках подробное описание этой необычайной истории, взволнованно изучал малейшие ее подробности и глубоко в сердце сохранил нежность и жалость к Бернадетте. Он решил, что на следующий же день начнет расследование этого дела, он так мечтал об этом когда-то. Это была одна из причин, побудивших его предпринять путешествие. В нем снова проснулось любопытство, ему была глубоко симпатична ясновидящая, он догадывался, что она кротка, правдива и несчастна, но ему хотелось проанализировать и проверить все обстоятельства. Несомненно, Бернадетта не лгала, ее посещали видения, как Жанну д’Арк, она слышала голоса и, подобно Жанне д’Арк, по словам католиков, являлась спасительницей Франции. Какая же сила двигала ею, что помогло ей осуществить дело ее жизни? Как могло возникнуть у этой жалкой девочки видение, которое произвело переворот в душах верующих, вызвав к жизни чудеса первых веков, создав чуть ли не новую веру в городе, ставшем святым, — городе, на постройку которого ушли миллионы, куда стекались многочисленные и восторженные толпы, каких мир не видел со времен крестовых походов?
И, прекратив чтение, Пьер стал рассказывать все, что знал, что угадал и восстановил в этой истории, так до конца и не выясненной, — несмотря на потоки вылитых ради нее чернил. Долгие беседы Пьера с доктором Шассенем познакомили священника с этим краем, с его нравами и обычаями. Пьер уже в семинарии обладал непринужденностью речи, способностью воспламеняться, незаурядным даром проповедника, но ни разу не пользовался им. Когда присутствующие увидели, что он знает историю Бернадетты гораздо подробнее, чем она описана в книге, и рассказывает ее так любовно и взволнованно, внимание удвоилось; жаждавшие счастья горемыки в едином порыве поддались обаянию рассказчика.
Священник начал с детства Бернадетты в Бартресе. Она росла у своей кормилицы, некоей Лагю, которая после смерти своего грудного ребенка взяла на воспитание дочь четы Субиру, оказав тем самым услугу очень бедной семье. Деревня в четыре сотни душ на расстоянии какой-нибудь мили от Лурда стояла как в пустыне, далеко от проезжей дороги, еле заметная среди зелени. Дорога спускается с горы; разбросанные среди пастбища домики отделены друг от друга живыми изгородями да аллеями из орешника и каштанов; с окрестных холмов, по оврагам, стекают светлые, неумолчно журчащие ручейки, и над всем господствует на пригорке романская церковка, окруженная могилами сельского кладбища. Со всех сторон вздымаются лесистые холмы; деревня утопает в зелени изумительной свежести, высокую, ярко-зеленую траву питают подпочвенные воды, образовавшиеся от ручьев, сбегающих с гор. Бернадетта, как только выросла, в уплату за свое содержание стала пасти овец и все лето бродила со своим стадом в тенистых зарослях, не встречая ни души. Лишь иногда с вершины холма она видела далекие горы, Южный пик или Виско, то ослепительно сверкающие, то темные и мрачные, в зависимости от погоды, а за ними другие, терявшиеся в отдалении горы, — словно неясные видения, какие посещают нас во сне. Затем священник описал дом Лагю, где и сейчас еще стоит колыбелька Бернадетты, — одинокий дом у околицы. Перед домом
