Затем он добавил:
— Если бы в моем распоряжении был источник, вода которого так затягивает раны, я перевернул бы весь мир. Не знаю как, но я призвал бы народы, и народы пришли бы. Я доказывал бы чудеса исцеления с такой очевидностью, что стал бы хозяином мира. Подумайте, каким бы я обладал могуществом, — я стал бы почти равен богу!.. Но чтобы не оставалось ни малейшего сомнения, я принимал бы во внимание только истину, сияющую как солнце, — тогда весь мир увидел бы и поверил.
Журналист стал обсуждать с доктором способы проверки больных. Он согласился, что всех больных невозможно обследовать по прибытии. Но почему бы не выделить в больнице особую палату для больных с наружными язвами? Таких оказалось бы самое большее человек тридцать, их предварительно осмотрела бы комиссия. Она составила бы протоколы, можно было бы даже сфотографировать язвы. И если бы последовало исцеление, комиссии оставалось бы только удостоверить его и вновь запротоколировать. Речь шла бы не о внутренней болезни, диагноз которой всегда спорен. Факт был бы твердо установлен.
Несколько смущенный, доктор Бонами повторял:
— Конечно, конечно, мы требуем только правды… Самое трудное — организовать комиссию. Если бы вы знали, как сложно договориться!.. Но, понятно, мысль ваша правильная.
К счастью, его выручила новая больная. Пока Софи Куто, о которой все уже успели забыть, обувалась, вошла Элиза Руке и, сняв платок, показала свое страшное лицо; с самого утра она прикладывала к нему тряпку, смоченную в источнике, и ей казалось, говорила она, что язва стала бледнеть и подсыхать. Пьер, к удивлению своему, обнаружил, что язва действительно менее ужасна на вид. Это дало повод к новому обсуждению открытых язв; белокурый журналист настаивал на организации специальной палаты; в самом деле, если бы в момент прибытия состояние Элизы Руке было установлено врачами и запротоколировано и после этого она бы выздоровела, — какое это было бы торжество для Грота! Излечение волчанки — бесспорное чудо.
Все это время доктор Шассень молча стоял в стороне, как бы давая Пьеру возможность самому убедиться во всем на фактах. Неожиданно он наклонился к священнику и сказал вполголоса:
— Открытые язвы, открытые язвы… Этот господин и не подозревает, что в наше время ученые-врачи готовы признать такого рода язвы болезнью нервного происхождения. Да, все дело, оказывается, просто в плохом питании кожи. Вопросы питания еще мало изучены… Если вера излечивает болезни, она может излечить и язвы, в том числе некоторые виды ложной волчанки. Какой же толк, спрашиваю я вас, в его пресловутых палатах для обследования открытых язв! Они внесут только еще больше путаницы и страстности в вечные споры… Нет, нет, наука бессильна, это — море сомнений.
Он с горечью улыбнулся; тем временем доктор Бонами предложил Элизе Руке продолжать примочки и каждый день приходить для осмотра. Затем он повторил с обычной своей любезностью и осторожностью:
— Начало выздоровления, несомненно, налицо, господа.
Вдруг все бюро всколыхнулось. Пританцовывая, в комнату вихрем влетела Гривотта с громким криком:
— Я исцелилась… Я исцелилась!..
Девушка рассказала, что ее сперва не хотели купать, но она настаивала, умоляла, плакала, и тогда, с разрешения отца Фуркада, ее погрузили в воду; она была вся в поту и хрипло дышала. Не успела она пробыть в ледяной воде и трех минут, как почувствовала огромный прилив сил, точно ее ударили хлыстом по всему телу. Гривотта была охвачена пламенным восторгом, лицо ее сияло, и ей не стоялось на месте.
— Я выздоровела, милые мои господа… Я выздоровела!..
Пораженный Пьер смотрел на Гривотту. Неужели это та самая девушка, которая прошлую ночь лежала на скамье вагона без сознания, с землистым лицом, кашляя, харкая кровью? Он не узнавал ее: стройная, стремительная, с пылающими щеками и сверкающими глазами, она жадно хотела жить и радовалась жизни.
— Господа, — заявил доктор Бонами, — случай, по-моему, очень интересный… Посмотрите…
Он попросил дело Гривотты. Но в груде папок, наваленных на столах, его не нашли. Секретари- семинаристы все перерыли; тогда сидевший посередине надзиратель источника встал, чтобы посмотреть в шкафу. Наконец, усевшись на место, он нашел папку, лежавшую под раскрытой перед ним ведомостью. В деле находились три врачебных свидетельства, которые он прочел вслух. Все три врача констатировали чахотку, осложненную нервными припадками.
Доктор Бонами жестом дал понять, что такое сочетание не возбуждает сомнений. Затем долго выслушивал больную. Время от времени он бормотал…
— Я ничего не слышу… ничего не слышу…
Но, спохватившись, добавил:
— Вернее, почти ничего.
Затем он обратился к двадцати пяти или тридцати сидевшим молча врачам:
— Господа, кто желает мне помочь?.. Мы ведь собрались здесь для того, чтобы изучать болезни и обсуждать различные случаи заболеваний.
Сперва никто не двинулся с места. Затем один из врачей отважился на осмотр. Он выслушал молодую женщину, озабоченно качая головой, но ничего не сказал. Наконец, запинаясь, он пробормотал, что с заключением надо подождать. Его сменил другой и категорически заявил, что ничего не слышит, — у этой женщины никогда не было чахотки. За ними последовали все остальные, за исключением пяти-шести врачей, продолжавших молча сидеть с легкой усмешкой на губах. Царила полная неразбериха, ибо каждый высказывал мнение, отличное от других; поднялся такой гул, что присутствующие не слышали друг друга. Только отец Даржелес сохранял безмятежное спокойствие, почуяв, что перед ним один из тех случаев, которые возбуждают толпу и приносят славу лурдской богоматери. Он уже делал кое-какие пометки в своей записной книжке.
Благодаря шуму, стоявшему в комнате, Пьер и Шассень, сидевшие в сторонке, могли беседовать, не опасаясь, что их услышат.
— Ох! Эти ванны! — сказал молодой священник. — Я их видел, в них так редко меняют воду! Какая грязь, какой рассадник микробов! Какая насмешка над нашей манией принимать всякие меры предосторожности против заразы! И как только все эти больные не погибают от эпидемии? Противники теории микробов, должно быть, злорадствуют.
Доктор прервал Пьера:
— Нет, нет, дитя мое… Несмотря на грязь, ванны не представляют никакой опасности. Заметьте, температура воды в них не выше десяти градусов, а для размножения микробов нужно двадцать пять. Кроме того, в Лурде не бывает больных заразными болезнями — холерой, тифом, корью, краснухой, скарлатиной. Сюда приезжают люди с органическими заболеваниями — параличом, золотухой, опухолями, язвами, нарывами, раком, чахоткой, которые через воду не передаются. Застарелые язвы не представляют никакой опасности в смысле заражения… Уверяю вас, что здесь святой деве нет нужды даже вмешиваться.
— Значит, доктор, в свое время, когда вы занимались практикой, вы рекомендовали бы окунать больных в ледяную воду — и ревматиков, и сердечников, и чахоточных, и женщин в любой период? Вы бы стали купать эту несчастную, полумертвую девушку, всю в поту?
— Разумеется, нет!.. Существуют сильно действующие средства, которые редко применяются. Ледяная ванна, безусловно, может убить чахоточного; но разве мы знаем, не может ли она при известных обстоятельствах его спасти?.. Признав существование сверхъестественной силы, я тем не менее охотно допускаю, что выздоровление больных происходит естественным путем от погружения в холодную воду, а ведь это считается глупостью и варварством… О! Все дело в том, что мы ровно ничего не знаем…
Им снова овладел гнев; он ненавидел науку, презирал ее с тех пор, как в полной растерянности увидел, что не в силах спасти от смерти жену и дочь.
— Вы требуете достоверности, а медицина не может вам ее дать… Прислушайтесь на минутку к тому, что говорят эти господа, и поучайтесь. Полюбуйтесь-ка: что за сумбур, как противоречивы их мнения! Конечно, существуют болезни, хорошо известные во всех своих стадиях вплоть до мельчайших признаков их развития; существуют лекарства, действие которых изучено тщательнейшим образом; но чего никто не
