маленько приезжал… А про другое… — Савелий затеребил свою бородку. — Думается, людей от дела часто отрываете. Председатель дома-то маловато живет. Только приедет из района, слышь, опять заседание, а то перекличка или общее собрание — и пошло, и пошло! А другой раз подумаешь: неужто у людей такие дырявые головы, что не могут хоть бы на две недели вперед все обдумать, обсудить, да и решить… А там опять на денек собрались бы и все вопросы вперед на две недели решили. Или так нельзя?
Павлов улыбнулся.
— Думается, можно, Андрей Михайлович, — продолжал Савелий. — И, скажу я вам, нужно так сделать… Ведь теперь дело-то простое стало: чего спросить надо — телефонов сколько хочешь; на дело взглянуть — на машину, и через полчаса на месте. Так нет же, все норовят в кучу собрать, да почаще…
Павлов перевел разговор на жизнь колхозников.
— Я тебе, Андрей Михайлович, расскажу, а ты человек, говорят, разумный, сам все разберешь, что и к чему, — начал Савелий. — У меня есть братенник Иван. И получилось, что мы разными дорогами в жизни пошли. Когда началась коллективизация, Иван подался в райцентр. Ну, а я в деревне остался. И вот как мы живем… Ну скажем про мою жизнь. Живу нехудо. С дочкой у нас кажинный год больше тысячи трудодней, а едоков двое. Колхоз наш, сам знаешь, Андрей Михайлович, получше других… Жить можно. А вот другой раз подумаешь… Колхознику-то все лето приходится на небушко посматривать: не брызнет дождик — наплевать, что у тебя и тысяча трудодней выработана. Братенник Иван в какой-то там артели на подводе ездит, на лошади. Жалованье ему полтыщи, дом у него свой, корову держит, огород имеет. Вот и соблазни его колхозом. Дочка у него — моей Варваре ровесница, в промкомбинате работает. Как вечер — она в кино или там в сад… А возьми мою Варвару. Наряд всякий я ей, конечно, купил — и платья, и пальто не хуже, чем у той, только редко она все это надевает.
— Почему же?
— А будто не знаешь, Андрей Михайлович! Вот сейчас можно бы в клуб пойти, а дояркам коров доить… А летом скот угоняют на дальние выпасы, и доярок туда увозят на все лето. Выходит, у нас что-то еще недодумано.
Павлов понял намек: ему додумывать…
3
После бурана, как это всегда бывает в Сибири, установилась солнечная погода. Когда Павлов выехал из деревни, в глазах зарябило от снежной белизны. Дорогу во многих местах перемело, но водитель мастерски вел машину и с разгону пробивал образовавшиеся сугробы. Павлов думал: «За последние годы решены уже многие из так называемых деревенских проблем, но решать предстоит многое. Досадуем, что из деревни молодежь уходит, но о создании минимума удобств для них думаем маловато. А разве так уж трудно выделить в каждом колхозе по одной автомашине для доярок? Или использовать те же летучки, чтобы подвозить механизаторов к месту работы?»
Впереди показалась деревня, вся занесенная снегом. У околицы намело высоченный сугроб, пришлось его раскапывать, чтобы проехать.
Деревня большая, но дома явно хуже, чем в «Сибиряке».
Контора разместилась в новом доме под железной крышей. С крыльца его видны постройки животноводческой фермы. Выделяется высокий двор: нетрудно догадаться, что это и есть четырехрядный коровник.
Павлову сказали, что председатель на ферме, где в это время шла дойка.
Григорьев крупными шагами решительно приблизился к Павлову, но руку протянул как-то робко.
— Хорошо, что заглянули, Андрей Михайлович, — заговорил он басовито.
— Как удои?
— Что там удои, — махнул рукой Григорьев. — Корова телится, а молока теленку не хватает… С кормами бедствуем.
Доярки здесь одеты совсем не так, как в «Сибиряке»: там все в халатах, а здесь лишь у некоторых есть фартуки.
Когда закончилась дойка, Павлов пригласил доярок в красный уголок — он оборудован в специальной комнате, в конце коровника. Там стоял стол, на котором лежало несколько газет и журнал «Огонек».
Павлов заговорил об упорядочении труда доярок. Но разговор получился странный. Молодая доярка заявила:
— Это, товарищ секретарь, все ерунда! Я день и ночь согласна работать, только бы заработать как следует. К труду мы привычные…
— А вот к заработкам не особенно привыкли, — вставила пожилая женщина.
— Сколько же вы заработали за прошлый год? — обратился к ней Павлов.
— У меня было четыреста сорок трудодней, а про трудодень… пусть председатель скажет…
Лицо Григорьева стало пунцовым.
— Что ж сделаешь, товарищи, не уродилось… — начал он, но пожилая доярка перебила его:
— Небось у Соколова уродилось!
Павлов просил совета, как упорядочить рабочий день доярок, но они твердили одно: мы труда не боимся, лишь бы заработать. «Вот ведь как, — думает Павлов. — У Соколова всерьез заговорили уже о культурном отдыхе, а здесь пока мечтают о хорошем заработке».
В конторе разговор о кормах возобновился.
— Вы же знаете, — басил Григорьев. — В прошлом году так посеяли, что остались без силоса и даже без соломы. А нынче землю будем обрабатывать, как и в «Сибиряке».
В контору зашел агроном Шувалов. Воротник его полосатой рубашки загнулся и торчал поверх пиджака, у пальто недоставало двух пуговиц.
— План весеннего сева составлен? — спросил Павлов.
— Нет еще… Наша МТС согласовывает в области свой план. Мы хотели сорные поля под пары пустить, а в МТС говорят, вряд ли что из этого выйдет.
— Почему же не выйдет?
Шувалов пожал плечами:
— Главный агроном так сказал. В прошлом году паров было три процента.
— А ваше предложение?
В ответ Шувалов опять только пожал плечами: мол, не ясно вам, что ли: установок ждем…
— Так вы планируйте, как лучше, — сердился уже Павлов. — Составьте разумный план, обсудите. Вам самим предоставлено право планировать свое производство.
— Теоретически, — усмехнулся Шувалов.
— Как это теоретически! — возмутился Павлов. — Вы не имеете никаких своих наметок, не думаете о перспективе развития хозяйства, а спешите утверждать: теоретически!
— А вот увидите… Не первый год, — не сдавался Шувалов.
Павлов крепко стиснул зубы, переборол вспышку, заговорил спокойно:
— А не совестно вам, товарищ Шувалов, так раскисать? Неужели не понимаете, что своим безразличным отношением к делу вы наносите ущерб артельному хозяйству, а значит, и государству?
Павлов досадовал уже, что с того самого дня, когда Шувалова «выбили из колеи», он ни разу с ним не побеседовал. И ему стало как-то неудобно перед ним. Он предложил Шувалову вместе заняться расчетами к плану (оказалось, что они у Шувалова были). По каждой цифре Павлов требовал обоснования, и Шувалов постепенно «раскрывался». На его красивом лице заиграл румянец, он снял пальто, поправил высунувшийся ворот рубашки, обломком расчески пригладил слежавшиеся волосы на голове.
— Вообще, Андрей Михайлович, если откровенно, — говорил он, все больше возбуждаясь, — если откровенно, то путей к поднятию урожайности полей не так уж много в наших условиях.
— Давайте разберем эти пути, — предложил Павлов.
— Наш председатель говорил уже, что мы думаем обрабатывать поля, как в «Сибиряке». Но для этого наши поля нужно — как бы это сказать — привести в чувство. У Соколова сорняков на полях мало, а у нас
