газеты пойдет, как цикл рассказов. Вы про газеты что-нибудь знаете?
— А как же! Мой дед, когда нас красные грабить хотели, собрал весь скарб, тогда и газеты, и книги все прихватил, чтоб нас, малых, читать да писать выучить. Пять семей тогда ушло в леса.
Мишаня оживился:
— Дедушка, расскажите! Я о вас материал к себе в журнал сделаю — будь здоров! Всё-всё опишу.
— Расскажите, — просяще протянули и мы вслед за Мишкой, — интересно же.
Дед вновь усмехнулся и, вздохнув, начал рассказ:
— Мне тогда лет десять было, когда в деревне первый продотряд появился и начал забирать все, что было съестного. Вой тогда стоял. А эти красные забрали, что по верхам, и приказали к следующему месяцу готовить продовольствия больше. А у нас у всех тогда погреба не только в домах были, но и за околицей. на всякий случай. Вот к тем припасам они и не добрались. Мой дед покумекал, да и приказал отцу собирать скарб — дескать, уходить надо. Мол, это сейчас одну корову забрали, а в следующий раз всё отберут и по миру пустят. Мы и струмент нагрузили, и утварь, какую могли, а скотину к телегам привязали. Так табором и двинулись. Да не больно-то далеко уехали. Догнали нас красные, детей из телег повыкидали и грабить принялись. А начальник их к мамке приставать начал. Отец и не выдержал. Стукнул по темечку, тот и помер. Не успел за наган ухватиться. А остальные тоже не успели понять, в чем дело, — дядья схватились за ножи да колья и порешили всех. Потом закопали. И надумали подальше в лес уходить. В это время до нас еще три семьи дошли со своими телегами. Долго мы шли. Дорог не было уже, и пришлось телеги в лесу закопать, а скарб на себе перетаскивать. Отец с дедом всех вели сквозь болота и буреломы. Тяжко было, но дед сказал, что лучше родной лес, чем большевицкие порядки. Дошли, обжились, обстроились потихоньку. Так и живем все эти годы.
Тихо потрескивал костер, мы пораженно молчали. Дед Михал, не дождавшись откликов на свой рассказ, продолжил:
— Теперь в деревне-то всего десятеро нас и осталось. Все остальные уж померли. Кого Михал Потапыч задрал, кто из-за болезни, а кто и от старости. Да и мне, видать, недолго землю топтать осталось. За детей только сильно боюсь, как они без меня будут. Ну да ладно, даст Бог, не пропадут.
Спали не раздеваясь. Под утро, еще не рассвело, дед поднял нас. Кое-как продрав глаза, мы начали собираться.
Пока собирались, увидели, что Никита лосем носится по поляне и что-то ищет.
— Кит, ты чего опять? Может, помочь? — остановил его Юлик.
— Да, блин, мобильник куда-то потерял, а там симка спутниковая, в любом месте ловит. Своим хотел отзвониться, узнать, как там Ника и малыш. Черт-черт-черт!!! — Кит пнул корягу.
Мы все включились в поиски, но даже спустя час телефон не нашли. Жалко, конечно, но где ж его найдешь в лесу? На поляне все перерыли, а в буреломе искать бесполезно.
Мы двинулись вслед за бодро шагавшим стариком, а Никита расстроенно тащился сзади всех, в который раз проверяя многочисленные карманы разгрузки.
— Не переживай так, — проскрипел дед Михал, — потом позвонишь, день-два погоды не сделают.
— Да у меня жена только родила недавно. Она ж с ума сходить начнет, если не дозвонится! — вскричал Никита.
— А что ты сейчас можешь? До Вознесенского обратно топать тоже несколько дней будешь, если не заплутаешь, а мне сейчас не с руки вас обратно до села провожать. Вот в деревне разберусь с делами и денька через три выведу вас к людям.
Чуть позже полудня мы дошагали до молодого ельника и, раздвинув мохнатые лапы, выбрались на опушку. Первое, что бросилось в глаза, — избушка. Сложенная из толстых бревен, она казалась приземистым грибом, выросшим в глубине глухого северного леса. Неподалеку звенел ручей, убегая между елями в сторону озера.
Сама деревня оказалась чуть дальше, а избушка эта принадлежала местной колдунье-знахарке.
— Потом познакомитесь, — буркнул старик, — дома ее нет. Видно, за травками своими пошла. Ну пойдемте, за теми елями уж и дом мой будет. Покушаем, баньку истопим, потом и поговорим.
Мы вышли из-за деревьев и приблизились к ограде. Обструганные жерди были прочно воткнуты наискосок и переплетены ветками.
— Ну вот и пришли, проходите во двор. Да не туда, — остановил он Юлика, — а вон туда, под крышу.
Над входной дверью мы заметили высушенный и выбеленный временем череп огромной щуки, окруженный ветками можжевельника, а под ним — старую ржавую подкову.
— Оппаньки! — воскликнул Рыжий. — А это зачем? Духов отгоняет?
— Это, — тихо сказал дед, — всегда в наших домах должно быть. Матерь-щука, как ты и сказал, от злых духов и дурных людей оберегает. Можжевеловые веточки — от дурного глаза да от порчи. Да и хворь отводят от живущих в доме. А подкова, вы и сами знаете, к счастью и достатку, — закончил старик и пропустил нас в дом.
Там нас уже встречали. Тоненькая как тростинка девушка и высокий, статный ширококостный парень.
— Huvad paivad papoi, — произнесла девушка и хотела добавить что-то еще, но дед перебил ее:
— Здравствуй, Еленка, здравствуй, милая! — Он обнял девушку. — Дочь моя, — с гордостью обернулся он к нам, а потом уже для нее и сына продолжил: — Говорите по-русски. Гости у нас. Они вепсский не понимают.
— Добрый день, — разноголосо поздоровались мы.
— Tervhen tuldes! Ой. Добро пожаловать! Проходите в дом, обедать будем!
— Проходите, проходите, — поддержал ее брат.
— Kitan kucundas! — внезапно блеснул знаниями Мишаня. Мы недоуменно на него уставились, аонв ответ на наши ошарашенные физиономии только пожал плечами и пояснил: — Ну яжв эти места ездил трофи снимать. Пришлось хоть минимум выучить, чтоб местным приятное сделать.
— А чего ты сказал-то? — прошептал Юлик.
— «Спасибо за приглашение» он сказал, — улыбаясь, ответил брат Елены. — Меня, кстати, тоже Мйхал зовут, но, чтоб не путать с дедом, зовите просто Мих. А это — Никола, Николай, брат наш младший, — повел рукой куда-то в угол Мих.
Там, на лавке, сидел миловидный парень (не похожий ни на сестру, ни на брата), как с картинки рисованный Лель из русских сказок. Вьющиеся льняные волосы до плеч, васильковые глаза и весьма развитая мускулатура.
— У нас матери разные, — объяснил Мих. — Ник в свою маму пошел.
— О’кей, — протянули мы и все же вошли внутрь дома.
Дом был добротный. Раньше, в седые времена, так всегда строили на севере России. Это был даже не дом, а целый комплекс жилых и хозяйственных построек, включавший избу на подклети, крытый хозяйственный двухэтажный двор, амбары и хлевы. Мы прошли через сени, мимо нескольких закрытых дверей и по широким некрашеным половицам вошли в жилое помещение. До этого в каком-то чулане сбросили рюкзаки и поклажу.
Нас усадили за огромный стол, Еленка разложила перед нами искусно вырезанные деревянные ложки и миски и поставила на стол блюдо с калитками, это пирожки такие. А затем со скоростью молнии стала метать на стол сначала легкую снедь, а потом поставила и горшок с борщом. О, вспоминая об этом борщике, не могу сдержать слюну. Все же то, что готовится в печке, разительно отличается от приготовленного в городских условиях. А может быть, дело в абсолютно натуральных продуктах?
Когда мы, окосевшие от борща, калиток и всяческой вкуснятины, готовы были упасть с лавок, девушка принесла новое блюдо с пирогами и расставила на столе старинные граненые стаканы. Появилась на столе и большая бутыль с желтоватым напитком.
— Это олудь, наше вепсское пиво, — с хитрой улыбкой пояснил дед Михал. — Я его на меду и хмелю варю сам.
В какой-то момент дед Михал хлопнул по столу ладонью и задорно воскликнул:
— Чистой душе чистое тело подавай! Давайте-ка, ребятушки, в баенку! Мих уже прогрел ее.
