Банька оказалась что надо. Мы сидели на полках и охаживали друг друга вениками. Попарились от души, а потом устроили купание в озере, на котором стояла деревня. Кстати, это одна из отличительных черт местных селений: каждое вепсское село построено так, чтобы видеть себя в зеркале озера.
К вечеру мы перезнакомились с остальными жителями деревни, но, кроме Еленки и Миха, никого нашего возраста там не было, одни старики да мужик с женой лет под пятьдесят.
Три дня пролетели как один миг. Мы записывали рассказы местных жителей, купались в озере, ловили рыбу, собирали грибы и фотографировали, фотографировали, фотографировали. Местные, смеясь, говорили: «Да не снимайте вы, еще насмотритесь». А мы снимали.
Вечером третьего дня сели за стол и завели с дедом Михалом разговор о возвращении обратно.
— Тю, а зачем вам так рано, отдыхайте, когда еще попасть к нам получится-то? — удивился он.
— Да нам, Михал Семенович, обратно надо, — извиняющимся голосом произнес Мишаня. — Сроки поджимают.
— Не могу я вас проводить завтра, а кроме меня некому. Вон Михе надо крышу Матрениного хлева починить, да борти новые делать для пчелок. А Еленка и дороги-то не знает. Дмитрий, который самый молодой из нас, окромя моих ребят, не может деревню покидать, а мне пасекой еще дня три заниматься. Так что сейчас точно не получится, — твердо сказал дед. — Дня через три поговорим. А я смотрю, — хитро глянул он на Рыжего, — тебе моя Еленка приглянулась?
— У меня жена только недавно родила! — замахал руками Кита. — Я бы и рад уже с ними быть, да вот работа, заказ от редакции.
— Ну, — протянул дед, — коль родила, так твой след уже остался. А то давай, оставайся тут, а? Я же вижу, как ты на Еленку поглядываешь. Да и ты, Танюша, — скосил он на меня глаза, — Миху моему приглянулась. А Лена вот, — продолжал он, — интересно на Николая поглядывает.
Ленка аж задохнулась от возмущения:
— Дед Михал, у меня Мишаня есть, на кой мне ваш Николай? Да и младше он меня на семь лет. Нет уж, спасибо.
Разговор за столом как-то увял, а позже мы его продолжили уже на завалинке, когда собрались вместе обсудить, как бы нам все же пораньше выйти обратно до Вознесенского и на своих лодках отправиться на Ладогу.
— Кита, а сходи за джипиэсом, — сказала Йола. — Давайте посмотрим по маршруту, может, сами выберемся, а?
— Девчонки, а может, все же задержимся? — Юлик и до этого не высказывал восторгов по поводу быстрого возвращения, а теперь готов был просто стелиться, лишь бы остаться в деревне подольше. — Ну куда нам спешить? Мы тут всего три дня. Посмотрите, сколько материала, какая натура, какой колорит. Мы же еще с местной знахаркой не познакомились. Ну давайте еще три денька, которые Михалу на пчел нужны, тут побудем, а?
— Юлик, какие три денька? Мы от Вознесенского до Шокши сколько добираться будем, потом до Ладоги плыть еще сколько? А ты не забыл про осенние шторма на нашей Ладоге? Завтра, край послезавтра выходить надо, — отрезал Мишаня.
Из дома показался Рыжий. Он брел как в прострации.
— Эй, Никит, ты чего такой? Что случилось? — спросила я.
— Народ, у меня навигатор пропал. — Кит был ошарашен. — И не только у меня.
Извините, по всем сумкам полазал и перетряхнул, у всех проверил рюкзаки. Ни телефонов, ни навигаторов. И карты тоже пропали, а без них нам тут — плутать до морковкина заговенья.
Вот тут-то нас и прибило: связи нет, навигаторов нет, карт тоже нет, а от той поляны до деревни мы шли сонные и уставшие, как телки за дедом. А что это значит? А это значит, что сами мы можем отсюда уйти и пропердолить по тайге фигову тучу километров, только неизвестно куда. И не факт, что выйдем к человеческому жилью.
— Обратной дороги у вас нет, на леший след! — внезапно раздался за нашими спинами голос.
Мы разом обернулись и увидели деда Михала и Дмитрия — того пятидесятилетнего мужика.
— Это еще почему? — озадаченно спросила Ленка.
— Дерево срубишь — обратно не поставишь, — загадочно произнес дед. — Шаль энту из головы выкиньте. С ружьишком я своих детей измальства управляться учил. Да и слова такие знаю, не выпустят вас. А если попытаетесь все же уйти, будет для вас здесь ниЬа taho. Гиблое место, по-нашему.
— И что, нам теперь пропадать здесь с вами в вашей глухой деревне, о которой только несколько человек знают?! Да мы сейчас сюда МЧС вызовем! — завелся Никита.
— Зачем пропадать? Живите с бабами, детей рожайте, в общих делах помогайте и худого никому не делайте. А что до эм-че-эс. Не знаю, что это такое, но ваши машинки с цифирями я забрал и изничтожил. Не найдет вас никто, дай в Нойдале вам все неправильно обсказали — не знают они, где деревня. Байки там одни. И с воздуха нас не видно. Так что, ребятушки, не кипешитесь, а из деревни вам дороги обратной нет. Не верите — можете завтра по утречку попробовать уйти.
— А мне с Еленкой нельзя, — растерянно отозвался Никита, — у меня дома своя семья есть. И сын только родился.
— Здесь теперь твой дом, — жестко проговорил дед Михал. — Или ты с моей Еленкой жить будешь, или вообще не жить, для общего покою. А то заладили, что дребезда: домой да домой! — Дед махнул рукой и в сопровождении Дмитрия скрылся за углом.
— Бля-а, — протянул Юлик, — вот попали, а. И что теперь делать?
— А хрен его знает! — Мишаня резко провел ладонью по лбу, сбрасывая челку. — Может, к знахарке нам всем сходить? Ну, типа про судьбу разузнать и все такое прочее? Заодно, может, и дорожку по кусочкам соберем. Давайте?
— А что делать, давайте хоть так. Хоть какое-то дело, чтоб что-то выяснить. — Йолка погладила Мишку по накачанному плечу и, поднимаясь, сказала: — А теперь давайте спать. Утро вечера мудренее!
Прошло три дня — скучных, тоскливых, в ожиданиях, а утро четвертого началось с треша. Потому что первое, что мы сделали, это вытащили Ленку из веревочной петли.
Квелые, мы около семи утра вышли к столу и, уже попивая свежее молоко, услышали вдруг грохот, а потом дикое мычание и блеяние. Все вскочили и ринулись на шум.
— Это в хлеву! — крикнула Еленка.
Мы влетели в хлев и увидели: к верхней балке привязана веревка с петлей, внизу — рассыпавшаяся пирамида из поленьев. А в петле — наша корчащаяся Ленка!
Первым сориентировался дед — подскочил и перерезал сдавливающую горло веревку ножом.
— С ума сошла, идиотка! — орал Никита.
— Леночка, как же так? — вопрошал Юлик.
— Ой, бля... — вырвалось у нас с Йолой одновременно.
— Что это ты удумала, Леночка, совсем невмоготу тебе стало? Так нам тоже не сахар, — запричитал Юлик.
— К знахарке! — скомандовал дед.
Буквально минут через пять мы были у домика на опушке.
— Девку вашу вылечу! — сказала тетка из баба-ягиного домика. — А сейчас идите все. К вечеру придете, проведать. А ты, старый, — глянула она вдруг на Михала исподлобья, — недоброе удумал. Отступись, не бери греха на душу.
Дед ничего не ответил, только резко развернулся и вышел, шарахнув со всей дури дверью.
А знахарка, поглаживая Ленку по голове широкой ладонью, спросила участливо:
— Что ж ты, девонька, творишь-то, аль жизнь невмоготу совсем?
— Ненавижу. — прохрипела Ленка. — Всю вашу деревню ненавижу. Ненавижу и не хочу тут гнить!!! А дед ваш оставить нас тут надумал. Навсегда оставить! А я домой хочу. — И она затряслась от рыданий.
— Во-он оно как, — протянула старуха. — Не дело это, но, коль Михал чего вбил в голову, так не отступится. Поговорю еще раз с ним, да сдается мне, без толку это, упрямец он. — И уже нам: — Идите теперь. Вечером заглянете, заберете свою подружку. Нет, постой! — вскрикнула она вдруг.
Мы обернулись, а знахарка, указав на меня пальцем, велела:
