— Стой, гад, руки вверх! — закричал я, бросившись за ним.
Вместо ответа из темноты прогремел выстрел. Потом послышался чей-то возглас:
— Врешь, не уйдешь!
Это кричал сержант Сабеев, случайно оказавшийся на пути у Гамилицкого. Навалившись на плюгавого «радиста», он быстро заломил ему руки назад.
На допросе Гамилицкий показал, что по происхождению он судетский немец, долгое время жил в России, вместе с отцом занимался шпионажем и диверсиями. После ареста «радиста» отказы материальной части прекратились.
Перед большим сражением
Июнь. На фронте, в районе Курской дуги, наступило затишье. Та самая тишина, которая, говорят, бывает перед бурей. Обе сражающиеся стороны готовили одну из самых крупных за два года войны операций. Непрерывно шла концентрация войск: танков, артиллерии, пехоты…
Противник усиленно вел воздушную разведку, стараясь вскрыть систему нашей обороны. По нескольку раз в день мы вылетали на перехват одиночных «юнкерсов» и небольших групп истребителей.
В одном из боев я получил осколочное ранение. Меня отправили в госпиталь. На аэродроме бомбардировочной части, где наш санитарный самолет сел заправиться горючим, я увидел знакомых ребят — Дзюбу и Иванова.
— Привет, друзья! — крикнул я им из подвесной гондолы.
Они подошли.
— На ремонт? — спросил Василий Дзюба.
— Выходит, так. «Мессера» ковырнули.
— Тебя хоть «мессера», а меня на днях чуть свои не сбили. Рубанули по правому мотору — и в сторону. Ваши братья — истребители. На «яках» летают…
Значит, разведчиком, которого мы с Семыкиным приняли за противника, был Вася Дзюба. Здорово! Размышлений об этом мне хватило на весь путь до госпиталя.
В госпитальной палате потянулись длинные, томительные дни. А с переднего края и сюда просачиваются вести о приближении большого сражения. Рана моя начинает заживать, но не так быстро, как хотелось бы. Упрашиваю лечащего врача выписать меня досрочно, но он и слушать не хочет.
Потеряв надежду на законное «освобождение», я раздобыл обмундирование и сбежал. На попутном санитарном самолете добрался до своего аэродрома. Давно я не испытывал такой радости, как теперь, при виде знакомого летного поля.
Взглянув на стоянку нашей эскадрильи, я заметил, что там почему-то нет самолетов Кузьмина и его ведомого Кирьянова. Решил: они, наверное, на задании.
Первым мне встретился Семыкин. Он доложил, что за время моего отсутствия эскадрилья потеряла два самолета. Кузьмин и Кирьянов находятся в госпитале. Сам Семыкин, прихрамывая, ходил с палочкой.
— Довоевались! До настоящих боев успели отметиться, — не сдержался я.
— Товарищ командир, здесь такая заваруха была! Как полетели фашисты на Курск — конца-краю не видно…
Подошли другие летчики эскадрильи. Поздоровавшись, они тоже включились в разговор.
— Да, бой был, каких мало, — подтвердил Варшавский. — Читали, наверное, про массированный налет немцев? Ох, и досталось же им! Весь путь — от фронта до Курска — усеяли горящие «юнкерсы». В бою у нас потерь не было. А когда вернулись на свой аэродром, — сплоховали. Думали, кто нас здесь тронет, если облачность девять баллов. На посадку пошли без прикрытия. Спокойно разошлись по кругу. А «мессера» тут как тут. Первым вспыхнул Кузьмин, потом Кирьянов. И Валентину Семеновичу досталось.
Летчики нарушили правило, ставшее для нас железным: прикрывать посадку первых самолетов. Для этого мы всегда выделяли самую лучшую пару, которая в случае неожиданного появления истребителей противника могла связать их боем.
Шли дни. Однажды эскадрилью подняли по тревоге. Включив рацию, я услышал в наушниках тревожный голос:
— Помогите. Веду тяжелый бой в районе Тамаровки. Высота две тысячи метров.
Разворачиваю эскадрилью на Тамаровку и набираю высоту. В эфире звучат команды ведущих групп взлетающих истребителей. С обеих сторон идет наращивание сил.
Семибалльная кучевая облачность позволила нам скрытно подойти к району боя.
Атакуем первую попавшуюся пару «мессеров». Внезапным ударом мне и Варшавскому удается сбить по самолету. Еще одного фашиста сваливают летчики другого звена.
После таких потерь действия вражеских истребителей становятся нерешительными. Наши же летчики теперь дерутся с еще большим воодушевлением.
Оставляю одно звено выше облаков, а с остальными летчиками атакую наиболее крупную группу «мессершмиттов». Вот один из них попадает в перекрестие моего прицела. Даю длинную очередь из пулеметов, и фашист идет к земле. Кто-то рядом зажигает еще одного гитлеровца.
Да, «яки» не «харрикейны». Большое превосходство в скорости обеспечивает нам свободу маневра. Обогнув облако, мы всей эскадрильей занимаем исходное положение для очередной внезапной атаки. Сбиваем еще двух «мессершмиттов» и снова уходим на высоту.
Постепенно бой начинает стихать. Не выдержав нашего натиска, «мессеры» поодиночке уходят на запад.
На обратном маршруте к нашей эскадрилье пристроились три «яка». Видимо, они оторвались от своих ведущих и, следуя закону «один в поле не воин», пристали к нам. Одного из них я вначале принял за своего ведомого. Но, увидев другой бортовой номер, понял, что ошибся. А где же тогда Варшавский? Куда он делся?
Позже выяснилось, что Варшавский во время одной из атак отстал. Зная, что за это по головке не погладят, он долго искал меня за облаками, но безуспешно.
— Вижу, товарищ командир, — рассказывал Варшавский после посадки, — впереди идет самолет. Решил, что это вы меня ищите. Даю газ — и к нему… Он тоже ко мне подворачивает. Полегчало на душе: как-никак, а домой иду не в одиночку. Пригляделся и чуть не подпрыгнул в кабине: пристроился-то я к фашисту. Быстро осмотрелся, нет ли поблизости другого, поймал «мессера» в прицел и нажал на гашетки. Он перешел в крутое пике. Я за ним, но догнать не могу. Промахнулся, думаю, уйдет. А земля уже близко… Так «мессершмитт» и врезался в нее. Все как-то неожиданно.
Варшавский сделал небольшую паузу и добавил:
— Все равно я виноват, товарищ командир. Сначала оторвался от группы, потом, увидев самолет, не распознал противника. Вы уж простите меня.
— Говорят, победителей не судят, — ответил я. — Но это не верно. Вечером на разборе доложишь, почему оторвался.
— Есть, доложить на разборе! — уныло отозвался Варшавский.
Чтобы немного ободрить его, я сказал:
— А за сбитого «мессера» молодец! Поздравляю! Надеюсь, он будет не последним.
Вечером летчики эскадрильи подробно разобрали, почему Варшавский потерял группу. Из разговора выяснилось еще одно небезынтересное обстоятельство. Когда мой ведомый, отбивая атаку «мессершмиттов», оторвался от ведущего, другой наш истребитель быстро занял его место в строю. Варшавский не заметил этого и все время искал одиночный самолет.
Крепко досталось Варшавскому за тактическую ошибку от молодых летчиков. Это говорило не только об их требовательности, но и о росте их мастерства. Со знанием дела они разобрали ошибки товарища. И для себя сделали серьезные выводы.
