— Разрешите вход в круг к первому развороту, — повторяю запрос.
— Разрешаю, высота пятьсот метров.
…Следующий полет — по маршруту. Пока техник готовит машину, иду в теплушку и еще раз проверяю расчеты и позывные запасных аэродромов, расположенных вблизи маршрута.
— Слышал приветик? — смеется вошедший Максимов.
— Слышал, спасибо.
— Красота в зоне, свобода. Не терплю полеты по кругу.
— Ты по какому, северному или южному маршруту идешь?
— По северному, а что?
— Да так… чтобы знать, где искать, уж очень пустая местность в ту сторону, — шутит Максимов.
— Приводы, компас, точное время и — все будет в порядке, — отвечаю в тон Максимову. — Техника обязана работать безотказно.
— Счастливой посадки, — уже серьезно желает товарищ, грея руки у раскаленной печки.
— Будь здоров, — говорю я на прощание и выхожу из уютного тепляка. Над темными верхушками сосен появился серпик луны. После взлета разворачиваю машину на заданный маршрут. Серебристый серпик остается за хвостом самолета, впереди встает темно-синяя стена ночи.
Чем дальше на север, тем меньше световых ориентиров. И вот уже вокруг — темная бездна. Хочется говорить по радио и слушать голос земли.
Наконец в бескрайнем ночном океане появляется островок. Сначала он кажется размытым светлым пятном, потом контуры поселка проступают все ярче. Это первый поворотный пункт.
— Я — пятнадцатый, прошел первый поворотный, — докладываю на старт, но своего голоса в наушниках не слышу. Приема нет: отказала радиостанция. Обидно! Перегорел, может быть, какой-нибудь копеечный предохранитель, а сколько беспокойства доставит он сейчас руководителю полетов. И товарищам, которые слышат по радио частые вызовы пятнадцатого…
До аэродрома тридцать минут лету, можно было и не идти на второй поворотный, а вернуться тем же маршрутом, но я не знаю, свободен ли он от самолетов. Приходится продолжать полет по заданному пути.
Миную второй поворотный пункт. Материальная часть работает исправно, а беспокойство все нарастает, не за себя, за друзей, которые обо мне тревожатся. Представляю себе Максимова, вспоминаю его шутки и серьезное напутствие. Переживает сейчас, конечно, волнуется. Вот и аэродром. Над стартом даю две сигнальные ракеты, с командного пункта отвечают: меня видят, посадка обеспечена.
Сняв парашют, иду к руководителю полетов. Уходя, слышу, как техник отчитывает радиста: «… Работал как черт… машина как часы, а ты пришел, покрутил, повертелся, и всю работу насмарку…»
Руководитель сидел на своем «пьедестале» с микрофоном в руке.
— Радио отказало, — начал я.
— Я так и подумал, — наблюдая в открытое окно, ответил он. — Когда очередной самолет сел, вызывал тебя раза три — ответа нет. Но по планшету определил, что ты точно идешь по маршруту. Тогда и понял, что у тебя отказало радио.
С моих плеч свалился тяжелый груз: хорошо, что из-за меня не поднялась, как я предполагал, шумиха в воздухе.
— Привет из-под капота, — повторил я шуточку друга, встретясь с Максимовым.
— Привет, дружище, — бросился он ко мне. — Я как услышал, что на запросы не отвечаешь, сердце оборвалось. Запрашиваю — ни ответа ни привета…
Он сам был в это время на маршруте и поволновался за меня изрядно. Мне его переживания очень понятны: случись такое с Максимовым, я бы тоже волновался.
Первый класс
Учебная программа подходила к концу. Остались самые ответственные полеты — ночью в облаках. Опять ждем погоды, без дела слоняясь по гарнизону.
— Вот дожили, небо ясное, а для нас погоды нет, — не без лихости говорили мы, знакомясь с очередной метеосводкой.
В День Советской Армии мы по приглашению рабочих металлургического комбината поехали к ним на торжественный вечер. Доклад сделал Покрышкин. Рабочие внимательно слушали прославленного истребителя. Потом выступали знатные сталевары, отмеченные правительственными наградами. Они говорили о любви к Советской Армии, о надеждах, которые на нее возлагают. В зале сидели и бывшие фронтовики — молодые здоровые парни, и подростки из фабрично-заводского училища, и девушки, и пожилые женщины… И среди всех этих, казалось бы, разных людей не было, наверное, человека, так или иначе не связанного с армией. У одних сын служит, у других — муж или жених. Находились в зале и те, кто не дождались своих родных после войны. Многие вытирали слезы, когда ораторы рассказывали, как сражались наши воины на фронтах, как не щадили они своей жизни ради счастья будущих поколений.
Во время перерыва нас плотным кольцом окружили рабочие. Они расспрашивали про армию, про ее вооружение, каждый интересовался нашей силой.
Уехали мы поздно ночью. Тепло проводили нас рабочие, приглашали в гости.
— Летайте, сынки, на страх врагам, сталью мы вас обеспечим, — сказал на прощание пожилой сталевар.
На обратном пути, взволнованные встречей и теплым приемом, мы оживленно делились впечатлениями. Машина ровно бежала по укатанной дороге. Справа и слева громоздились снежные завалы, таинственно нависали вековые деревья, освещенные фарами автомобиля.
На следующий день метеоролог сообщил о приближении циклона.
— Обязательно будет для вас погода, — уверял он, — с севера опускается «сухой» циклон, метелей не ожидается — словом, то, что вам нужно.
Мы верили и не верили, отпускали шуточки в адрес «бога погоды». Но на этот раз он не подвел: «обеспечил» нас тем, что нам требовалось.
Очередной этап практической учебы начался, как обычно, провозными полетами с инструктором на поршневом двухместном самолете. Потом летали с Максимовым — то он за контролирующего, то я. И вот наступил последний такой вылет. Ночь выдалась самая подходящая: темная, облака висят над землей ровным, плотным слоем. В первую кабину садится Максимов, я — за инструктора.
Взлетели. Максимов, прежде чем войти в облака, проверяет работу авиагоризонта, предварительно установив самолет в горизонтальный полет. Прибор работает нормально, но при отворотах дистанционный магнитный компас не реагирует на отклонения.
— Магнитный компас отказал, — говорит он, — что будем делать?
— Пойдем на посадку.
Он докладывает руководителю полетов и вводит машину в разворот для выхода на круг. Первый разворот, за ним второй… Максимов выпускает шасси и неожиданно начинает снижаться с небольшим левым креном. Высота сто пятьдесят метров, но он не обращает на это внимания. Беру управление на себя, вывожу самолет из крена и, заняв эшелон, благополучно захожу на посадку.
— Что с тобой? — спрашиваю товарища на земле.
— Чуть не махнул крылом, — говорит он, снимая парашют. — Выпустил шасси и на секунду отвлекся от приборов, смотрю на полосу, а ее нет. Ну, думаю, закрыл плоскостью. Накреняю самолет, а здесь ты управление выхватил. Вот тогда я глянул на приборы… Высота сто пятьдесят метров — даже холодный пот выступил. Если б ты не заметил ошибку, лежали б мы сейчас около третьего разворота…
Техник самолета виновато стоял у плоскости, в тусклом свете аэронавигационного фонаря. Раз самолет вернулся раньше времени — значит, неисправность. Видя наше возбужденное состояние, он сначала не осмелился задавать вопросы. Наконец решился и спросил.
— Отказал ДГМК, — сказал Максимов, — после взлета на второй минуте. Из-за маленького
