застройки, а потом решим все вопросы с архитектором города.
Секретарь горкома — бывший партизан, душевный и смелый человек — одобрил нашу инициативу и обещал поддержку.
Дело закрутилось. Нам выдали билет на порубку леса, и мы сразу же создали бригаду заготовителей. Место для лагеря мы с архитектором Коваленко выбрали на краю небольшого плато. Протекавшую рядом речку Серебрянку решили запрудить, чтобы ребятам было где купаться.
Коваленко, несмотря на свой преклонный возраст, любил и умел фантазировать. Главное здание лагеря он предложил построить на пригорке, верандой к реке. Внизу на плато соорудить столовую и разбить спортивные площадки.
— Весной здесь по пригоркам земляники много, — говорил архитектор, — а в соседнем лесу — малины, черники, грибов.
Строительство пионерского лагеря легло главным образом на плечи Ширанова, который взял на себя непосредственный контроль за всеми расходами. Основным исполнителем стал командир авиационно- технической базы Князевкер, хозяйственник умный и энергичный.
Едва успели мы развернуть лагерное строительство, как подоспели новые заботы. С наступлением оттепелей пришлось освободить один из аэродромов для ремонта взлетно-посадочной полосы. С помощью молодежи, присланной городской комсомольской организацией, мы повели наступление на овраг.
Разумеется, в мирное время командир соединения должен прежде всего заботиться о боевой готовности вверенных ему частей, об обучении и воспитании личного состава. Но не последнее место в его повседневной практике занимают хозяйственные и другие дела. Те и другие заботы так тесно переплетаются, что их невозможно размежевать. И в итоге получается, что для командира все важно. Любая «мелочь» может так или иначе отразиться на боеспособности соединения.
На строительстве пионерского лагеря у нас работала бригада солдат под руководством двух плотников-специалистов. Она состояла из людей, в прошлом связанных с преступным миром и до 1953 года отбывавших наказание в лагерях. После освобождения по амнистии они были призваны в армию. Народ это был трудный и доставлял немало хлопот командирам подразделений. Надо было приобщить ребят к такому делу, где бы они смогли увидеть плоды своего свободного труда. Мы с Ширановым решили испытать их на строительстве лагеря, собрали со всех частей и свели в одну бригаду.
Сначала беспокоились, как-то оно получится. Но вскоре убедились, что не ошиблись: бывшие воры стали работать с увлечением.
Мы с ними не однажды беседовали и поняли, что ребята всерьез хотят порвать с преступным прошлым, но опасаются, что это им не удастся.
— Если мы после службы в армии бросим старое, нас порежут, — говорили они.
— А откуда кто узнает, где вы есть?
— Узнают, скрыться невозможно, — отвечали они наперебой.
— Тогда вы все вместе поступите на одно производство, создайте вот такую же, как здесь, бригаду. Это же сила!
Эта идея ребятам понравилась, и они не расставались с ней до конца службы в армии. Люди они были неплохие, большинство попало в дурную компанию во время или вскоре после войны, и мы считали своим долгом сделать для них все, чтобы помочь «выпрямить» линию жизни, поставить их в строй достойных граждан.
Приближалось первое июня — срок открытия пионерского лагеря. Доктор Шеянов уже роздал путевки, Шираков подобрал обслуживающий персонал. И вот — забит последний гвоздь, наш лагерь вошел в строи, на его открытие были приглашены представители городских организаций, все свободные от службы офицеры с семьями. Солдаты-строители, узнав, что я собираюсь поощрить их за хорошую работу, тоже попросили разрешения побыть им на торжествах. Мы, конечно, уважили их просьбу. Надо было видеть их счастливые лица, когда на митинге звучали слова благодарности строителям!
Праздник удался на славу. С того воскресенья берега протекавшей рядом с лагерем речушки стали любимым местом отдыха летчиков и техников.
Человек под следствием
Руководители обкома и горкома выполнили свои обещания: по нашей заявке на аэродром вскоре прибыли специалисты и строительная техника. Начался штурм оврага, переоборудование аэродрома. День и ночь гудели, перепахивая землю, мощные землеройные машины. Бульдозеры перемещали грунт с бугра к оврагу, скреперы, переваливаясь подобно черепахам, тоже тащили туда наполненные землей ковши, грейдеры планировали взлетно-посадочную полосу, самосвалы подвозили заготовленную щебенку.
Вокруг аэродрома осторожно ходили минеры с миноискателями. Во время войны здесь проходил передний край, господствующая над местностью высотка не раз переходила из рук в руки. А мы решили ее срезать, чтобы не мешала заходить на посадку. Но прежде чем подступиться к ней, надо проверить, нет ли там мин. Наблюдая за опасной работой минеров, заметили, как наш часовой повернул назад ехавшую к аэродрому легковую автомашину.
— С дипломатическим номером, — сказал Шираков, — уже не первый раз тут появляется. Рыскают, хотят узнать, что мы тут делаем.
— Любопытство не порок, — усмехнулся я.
— Но большое свинство, — уточнил поговорку Шираков. И, меняя тему разговора, спросил: — Какое решение вы приняли относительно Романова?
— Еще не принял, — ответил я. — Хочу сам с ним поговорить. По-человечески. Уж больно нелепая история. А вы как думаете, Василий Иванович?
— Да, потолковать с ним надобно, — согласился Шираков. — Не верится, что наш советский человек, комсомолец, сознательно пошел на такое преступление.
Дело было, действительно, необычное и странное. Рядовой Романов обвинялся в «умышленной порче военного имущества» — насыпал песок в цилиндр мотора автомашины. Следствие закончилось, преступление считалось доказанным.
На следующий день молоденький юрист, довольный, что успешно завершил «дело», положил передо мной объемистую папку. Я полистал документы. Формально все выглядело вроде правильно, неясным оставалось одно, что же побудило честного, никогда ранее не нарушавшего дисциплину солдата совершить преступление.
— Нет необходимости терять время, следствие проведено правильно, — сказал юрист, видимо недовольный тем, что я долго листаю бумаги.
— Почему вы так легко относитесь к судьбе человека, которого собираетесь отдать под суд военного трибунала?
— Согласно статье ему больше семи лет не дадут, — спокойно ответил прокурор.
— А вы представляете, что такое семь лет заключения? Да если еще не заслуженного? — возразил я и приказал дежурному вызвать солдата.
Вошел Романов, бледный, потерянный, видимо, он уже ни на что не надеялся.
— Вот что, Романов, — говорю ему, — передо мной дело о вашем преступлении. Мне осталось наложить резолюцию, и вас будет судить военный трибунал. Согласно статье уголовного кодекса вам дадут семь лет тюрьмы… Скажите чистосердечно, что побудило вас насыпать в цилиндр песок?
Взгляд у парня прямой, открытый, на преступника никак он не похож. Заметно, что сильно переживает случившееся.
— Я все время работал на одной машине, — рассказывает Романов. — Старался содержать ее как можно лучше, чтобы не отставать от товарищей — ведь аэродром строим. Сам видел, как погиб летчик в прошлом году, понимаю, что делаем важное дело. И вдруг меня пересаживают на другую автомашину. Обидно стало. И я захотел, чтобы эта «старушка» побыстрей отказала, надеясь, что мне сразу же вернут мою, прежнюю. Вот я и насыпал песку в цилиндр. Глупо, конечно, поступил, теперь осознал это, да поздно…
