обыкновенную рукоять на так называемый «пистолет» и принялся ездить по юниорским соревнованиям. Ах, Колпино, Красное Село, Пушкин! Владимир! Ранние подъемы, страх неудачи, узкая дорожка под ногами, мир через клетку маски… Но день за днем он рос, рос… и вырос. Кроме того, сменился любимый тренер, и постепенно интерес к фехтованию у Сережи затух.
Все эти воспоминания промелькнули в памяти Сергея в один короткий миг, в тот самый, в который тяжелая, совсем не спортивная рукоять легла ему в руку. Что он помнит? Да практически ничего! Первая позиция, гардэ, рипост — вот, пожалуй, и все. Нет, так ничего не получится! Единственный способ — полностью расслабиться, чтобы тело само вспоминало некогда им наработанное. И, не задумываясь, Сергей встал в позицию и сделал первое движенье.
Впрочем, граф уже был готов. И поначалу хорошо еще, что памяти тела Габузова хватало на то, чтобы отбиваться, медленно отступая. Граф гонял его по всему залу с ловкостью фокусника, но все же мог наносить пока только мелкие царапины. И все-таки было ясно — еще пара минут, и, окончательно прижав Габузова к стене, де Рец, в конце концов, прикончит своего неловкого противника. Вот уже и действительно, гораздо быстрее чем через пару, граф сделал красивый и мощный выпад, едва не выбив шпагу из руки Сергея, онемевшей с непривычки, и Габузов, едва не упав, спасся только отчаянным прыжком в сторону.
— Школа д’Аргентюэля! Королевский клуб Лангедока! — усмехнулся де Рец. — Вы готовы принять последний удар милосердия? Или предпочитаете еще немного помучиться?
— Лучше, конечно, помучиться, — автоматически среагировал Габузов, понимая, что сейчас ему и впрямь следует поменять тактику. Единственное, что ему оставалось — не гнаться за победой, а изматывать противника физически. С такой ногой и скрюченным боком долго простоять трудно, а тем временем, глядишь, сюда доберутся Дереник или Чаренц. И Габузов стал тупо, но верно «мочалить» противника. Это возымело действие, хотя не физическое, как предполагал Габузов, а скорее, психологическое: разъяренный тем, что ему все никак не удается расправиться с врагом, которого он к тому же считал полным профаном, де Рец начал делать ошибку за ошибкой. И вот когда он с кривой усмешкой вдруг сделал резкий выпад, вознамерившись все же покончить с затянувшимся поединком, Сергей ловко парировал удар, нырнул и, сам не зная как, выбил у графа шпагу.
— Фехтовальная секция ленинградского Дворца пионеров! — торжествующе вырвалось у него.
Граф де Рец на мгновение опешил, и этого замешательства Габузову хватило, чтобы приставить острие шпаги прямо к его груди. Граф уткнулся спиной в стену, и Сергей жестко произнес.
— Вы проиграли, граф. Где она?
— Какая пошлость! — вдруг вздохнул де Рец. — Вы испортили мне всю игру. Откуда вы, вообще, взялись?
— Из Парижа, — честно ответил Габузов. — То есть из Афин.
Вид поверженного графа теперь вызывал у него отчего-то только жалость.
— Разве не из Стависч?
— Откуда?!
— Из Юкрейн… Украины…
— При чем тут Украина? Я — за Самсут Матосовной. Она дорога мне…
— Ничего не понимаю… Впрочем, теперь все равно.
— Послушайте, граф! — начал понемногу заводиться Сергей. — У вас два уха и только один рот, поэтому два раза послушайте и один раз скажите. Мне нужна Самсут Матосовна. Где она?
— Вы долго бы ее искали, кавалер, — после краткого удивленного раздумья ответил граф. — Но я проиграл поединок, и… — она в донжоне. Вот ключ.
С этими словами де Рец снял с шеи связку ключей и подал Габузову.
— Что еще?
— Увы, я вынужден связать вас, граф, — извиняющимся тоном пролепетал Сергей Эдуардович. — Чем бы можно было это сделать?
— Кретин! — бессильно выдохнул граф. — И это влюбленный кавалер! Que diable! Снимите шарф с камзола!
Габузов последовал совету хозяина шарфа и постарался завязать его руки как можно деликатней.
— Батиста, Жермона и Франсуа рассчитаю к чертовой матери, сволочей, — отвернувшись, добавил граф. И уже в спину убегавшему Габузову крикнул: — А могла бы ведь жить в апартаментах, если бы не уперлась!..
После того как Сергей исчез в коридорах замка, Дракула подошел к окну, отодвинул массивную гобеленовую штору и три раза подряд с силой потянул спрятанный под ней шнурок — секунду спустя в домике привратника, что стоял в глубине замкового подворья, раздалась настойчивая трель колокольчика.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ТРИ МУШКЕТЕРА И КНЯЖНА ТАРАКАНОВА
— Эй, Беттина! Беттина! — тихонько позвала Самсут, и сероватое пятнышко неуверенно отделилось от стены. — Иди, иди сюда, не бойся! У нас сегодня на завтрак телятина и отличные пирожные!
Пятнышко, словно и в самом деле все понимая, приблизилось и оказалось небольшой серой крысой с удивительно симпатичной мордочкой и умными черными глазками навыкате.
— На, лакомись, когда еще так поешь, — и Самсут на ладони протянула ей угощение. Беттина проворно взобралась на каменную скамью и с должным уважением, аккуратно и чисто стала наслаждаться лакомством…
С крысой они познакомились вчера вечером. После того как Самсут решительно отказалась перебираться наверх, она оказалась полностью предоставленной сама себе. Впрочем, жаловаться особо было не на что: де Рец прислал вниз хорошее и теплое постельное белье, да и еды тоже доставлялось вдоволь. Причем такой, какую Самсут не едала и в ресторанах. Единственным неудобством было умывание из таза и противная дырка в полу для всего остального. «Сюда бы какого-нибудь поэта или философа, — размышляла она. — Настоящие условия для творчества, а я, можно сказать, зря занимаю здесь место!» А вот о книгах, к несчастью, граф не позаботился. И после нескольких долгих часов отчаяния Самсут поняла, что надо придумать себе какое-нибудь занятие — иначе можно свихнуться. Она не сомневалась, что рано или поздно ее отсюда вызволят. Вопрос только во времени. А поскольку ее не морят голодом и не бьют, она вполне способна продержаться здесь две недели. Ведь Перельман тогда ясно сказал — «у нас целых две недели». По всей видимости, он имел в виду, что по истечении этого срока наследство автоматически перейдет полусумасшедшему графу.
«Э-эх, — вздохнула Самсут, — наследства, скорее всего, теперь, конечно, не видать. Ну, да и Бог с ним!» Она уже и так испытала из-за него в жизни столько плохого, что воистину права была бабушка Маро, когда говорила: «У кого деньги есть — ума нет, у кого ум — денег нет». «Но у меня, кажется, нет ни того, ни другого», — вдруг рассмеялась Самсут. Смеяться в ее положении было просто необходимо, иначе можно было совсем побелеть от злости. Или позеленеть от тоски. Подумать только — находиться целых две недели во Франции и просидеть все это время в сыром подземелье! Ради такого сомнительного удовольствия достаточно было добраться до Алексеевского равелина Петропавловки. «Ах, уж на этот счет мы непременно похохочем вместе с Каринкой!» — весело подумала Самсут. Насмеявшись вдоволь, а затем, вздохнув по поводу явного идиотизма ее последнего приключения, она, в конце концов, спокойно заснула.
Проснулась же Самсут от странного ощущения, что на нее кто-то смотрит. Неужели опять несчастный граф? В глубине души Самсут было даже немного жаль этого калеку. Как это ни странно, она не испытывала к нему ни злобы, ни желания отомстить. Однако перед ней оказался совсем не граф: на нее, скрестив на
