— Отставить разговорчики, — Хашимов вступился за своего комиссара, — сами не лучше сели.
Авдеенко, комиссара их эскадрильи, друзья дружно не любили, и было это взаимно. Он был очень уж наглым и хамоватым, что никак не соответствовало ни его летным навыкам, ни занимаемой должности. Неприязнь их началась еще в Саратове, когда они только прибыли в полк. Там, в первый же день, Авдеенко, на правах старшего по званию, попытался забрать у Виктора трофейные очки. Дело едва не окончилось мордобоем но вмешался Хашимов и инцидент замяли. Однако осадочек у сторон, как говорится, остался. На другой день в полку выполнялись тренировочные вылеты, и Виктору выпало провести учебный бой именно с Авдеенко. Он не знал, было ли это случайно или комиссар специально все так подстроил, чтобы наказать строптивого новичка. Но бой состоялся, и Авдеенко на глазах всего полка был позорно бит. За полчаса боя, они пять раз сходились в лоб и после пытались перекрутить друг друга, и все пять раз Виктор быстро заходил противнику в хвост и висел там как привязанный. Спустя пару дней комиссар как-то выступил перед комполка с инициативой отобрать у Виктора с Игорем неположенные им регланы. Однако Дорохов подобное рвение не одобрил и Авдеенко снова потерпел фиаско. Сейчас, на фронте, он притих, но Виктор был уверен, что пакости от него еще последуют. Не тот это человек, чтобы забывать обиды.
К непривычно лежащему на земле самолету уже потянулся аэродромный люд. Хашимов ушел первым, за ним потянулись и остальные летчики.
— Чего ты расселся, пойдем тоже посмотрим? — обратился Игорь к неподвижно сидящему Виктору. — Заодно сходим, послушаем, что Крапивин на разборе полетов скажет.
— Не, не хочу. Я лучше посплю часок. Чего-то ночью не выспался.
— А чем это ты ночью занимался, что до сих пор улыбка на пол лица и засос на шее? Гы-гы-гы. Отжарил ее? Давай, рассказывай…
— Сам ты отжарил. Я делом занимался, — Виктор сложил реглан, улегся и положил его под голову как подушку, — налаживал связь между фронтом и тылом.
— И сколько раз ты ее наладил? — казалось, что от улыбки у Игоря сейчас треснут щеки.
— Я не помню, — Виктор зевнул и накрыл лицо пилоткой, — раза четыре… или пять. Связь хорошая, устойчивая… сегодня, наверное, снова пойду…
Через час его растолкали и пока летчики шли на КП и ждали командира, Игорь успел рассказать ему последние новости.
Оказалось, что Крапивину в вылете стало плохо. Настолько плохо, что он после посадки он едва выбрался из кабины и его сразу отвезли в лазарет. На обратном пути тройку Яков внезапно атаковала пара мессеров-охотников. Но стреляли они неточно и сумели повредить только истребитель Авдеенко.
— Тот на разборе на нас начал выступать, мол, мы группу бросили, — шептал Игорь, недобро поглядывая на сидящего невдалеке комиссара — так командир его матюгами укрыл. У нас на Яках баки почти пустые были. С твоего слили литров пятьдесят, а с моего едва три ведра набралось…
…Виктор лежал на мягкой перине, блаженствуя. Рядом, ткнувшись грудью в бок, и задумчиво водя кончиками пальцев по его животу лежала Аня. Ее волосы щекотали шею, левая рука, служившая ей подушкой, сильно затекла, но он не обращал внимания. Было хорошо, ночной воздух потихоньку охлаждал разгоряченное тело, и сон все сильнее смыкал свои объятия.
Аня внезапно зашевелилась и громко зашептала: — Вить, а Вить, ты не спишь? — Не дождавшись ответа, она затеребила его плечо и, поднявшись на локте, требовательно заглянуло в лицо: — ну Вить…
— Чего тебе? — Виктор открыл глаза. «Если она хочет еще раз, то к черту, сколько же можно, — раздраженно подумал он, — завтра летать, а я опять буду как зомби ползать. Так и накрыться недолго».
Но она не приставала, как обычно, а глядя в лицо, жалобно спросила: — Вить, а дальше что будет?
«Это она о чем? Неужто хочет за меня замуж? — удивленно подумал он, — Нифига себе! Вот это фантазия у бабы! Да ее полдеревни перетрахало. У мужа на фронте никакая каска на голову не налезет, там уже не рога, а Царь-рога. Любой лось от зависти удавится». Однако озвучивать это он не стал, лишь немного подозрительным тоном поинтересовался: — Ты о чем?
— Фронт близко-то, — грустно сказала она, — немцев сюда снова пустите или дальше погоните? — Она пристально вглядывалось в его лицо, при этом глаза у нее были чем-то похожи на коровьи, такие же добрые и глупые.
Виктор думал не долго. В конце концов, от этой женщины он получал только ласки и молчать сейчас было бы черной неблагодарностью.
— Если есть куда идти — уходи. Запрягай в телегу корову, хватай детишек, свекруху и уходи. Только идти нужно сразу за Волгу. Если там нет никого, то тяжко придется, если есть родня, то зиму перебедуете и весной обратно вернетесь. Времени на это неделя. Это максимум.
— За Волгу, — ахнула она, — как же так? Откуда ты знаешь такое?
— Да вот так. Мы летчики много знаем. Только ты не трепись, а то посадят обоих. Скоро тут немцы будут. Потом мы их прогоним. Совсем прогоним, но с полгода они тут пограбят. Так что, если идти некуда, то прячь что осталось.
— Ох, горюшко-то какое, — вздохнула Аня, — за что же беда такая? — Она снова улеглась рядом, что-то тихо бормоча себе под нос, прикидывая, что же ей дальше делать. Под это бормотание Виктор уснул…
Солнце едва показало свой край, когда сонные летчики торопливо шли к аэродрому. Шли молча, лишь тяжело бухали сапоги по утоптанной траве, да богатырские зевки нарушали утреннюю тишину. Над степью витала серая дымка, в балках висели редкие клочья тумана. Утренняя прохлада заставляла поеживаться, напрочь отбивая сон, но и говорить никому не хотелось. Наконец начала просыпаться оставшаяся позади деревня. Послышались голоса перекликающихся хозяек, рев скотины, защелкал кнут пастуха. Начинался новый день войны, со своими страхами и надеждами. Люди просыпались, чтобы провести его в окружении повседневных рутинных хлопот или смертельной опасности. Кому что доведется. Кому-то, весьма везучему повезет, и нынешним вечером он будет любить мягкую жену на семейной кровати. Кто-то будет засыпать в тесной прокуренной землянке, под храп однополчан и редкую перестрелку. Кто-то, проснувшийся утром полный сил и надежд, не увидит захода уже никогда.
Вскоре пшеничное поле кончилось, и начался аэродром. Он тоже пробудился ото сна, взревывали опробуемые двигатели, суетились техники, проводя регламентные работы, царила обычная аэродромная жизнь. У крайнего капонира, наполовину затянутый маскировочной сетью, стоял истребитель Шишкина. Раскапотированный, со снятым вином, он напоминал не боевой самолет, а огрызок. Техник, весь серый от усталости, заголив по локоть руки, бренчал в ведре с бензином сливными краниками, промывая. Лицо Игоря разочарованно вытянулось, видимо он рассчитывал, что за ночь на его истребитель успеют поставить новый мотор.
На утреннем построении Дорохов в хлам разнес инженерно-техническую службу. Как полагал Виктор, было за что — из восемнадцати остававшихся в полку самолетов, исправными были только десять. Плохая организация работы техников была налицо. С другой стороны, количество заводского брака и недоделок просто зашкаливали. Добрая половина полка были свидетелями, как в Саратове, во время приемки самолетов, старший техник первой эскадрильи на спор нашел в новеньком, только с завода, истребителе семьдесят недоделок и неисправностей. Такое было качество советского авиапрома. Вдобавок основная часть техсостава была недавними выпускниками ШМАСов и имели крайне мало опыта. Тем не менее, орал командир долго и стращал страшно. К концу его монолога и Сергей Яковлевич — инженер полка и подчиненные ему технари имели вид жалкий и напуганный.
После построения летчики собрались на КП, ожидая указаний и очередности вылетов. Дорохов после утреннего разноса видимо еще не выпустил весь пар, ронял слова, словно свинцовые блямбы:
— Я приказывал… в вылетах использовать радиосвязь. Почему… в эфире тишина? — он показал рукой на торчащую на столбе тарелку репродуктора. — Это прямая обязанность… ведущего группы, руководить по радио подчиненными… руководить боем. Вы два раза мяукните… и тишина. Буду наказывать. Вяло… вяло деретесь. На весь полк три-четыре агрессивных летчика. И это не всегда командиры. Вчера… вторая эскадрилья вела бой с юнкерсами. Почему… никого не сбили?
— Тащ, майор, — вскочил щеголеватый старший политрук Евсеев, командир второй эскадрильи, — не было возможности прорваться. Мессера сковали боем, не дали атаковать.
— Я об этом и говорю, — Дорохов поморщился и Виктор понял, что этой ночью командир не спал, очень
