вышедшие из моды очки в проволочной оправе.
Не могу сказать, гладко ли выбрита голова, на которой осталось не так уж и много седых волос, но он чист и относительно опрятен; живот не раздут от пива, и на лице отсутствует тот румянец, что появляется обычно после распития более крепких напитков. Глаза не воспалены. Руки не дрожат. Не чувствую я и запаха сигарет. Дал зарок и держится. Молодец! Он уже со многим завязал: секс, выпивка, наркотики, табак, чревоугодие, сквернословие, нетерпимость, лень… Но вот с лицемерием дело обстоит хуже. Когда ему нужно, он юлит, а то и привирает, не стесняясь. Таков далеко не полный список дурных наклонностей, которые конечно же по-прежнему присутствуют в характере Марино, но, возможно, просто затаились и ждут удобного момента, чтобы вырваться на волю, когда крепость сдерживающих их узлов ослабеет.
— Ну что ж, Люси с вертолетом… — начинаю я.
— Сама знаешь, как оно бывает в таком заведении, где приходится заниматься делами похуже, чем в этом чертовом ЦРУ, — отвечает он, сворачивая на Перпл-Харт-драйв. — Случись пожар, никто и палец о палец не ударит. Я звонил раз пять, а потом принял административное решение, и мы с Люси махнули сюда.
— Так почему же вы решили приехать?
— Мы бы, конечно, не стали тебя отвлекать, когда ты занималась этим солдатом из Вустера, — говорит, он к моему полному изумлению.
Рядовой первого класса Гэбриэл был родом из Вустера, штат Массачусетс, и я не могу понять, как Марино проведал о том, чем я занимаюсь здесь, в Довере. Сказать ему никто не мог. Все, что мы делаем в морге, чрезвычайно, если не абсолютно, засекречено. Уж не исполнила ли мать убитого солдата свою угрозу обратиться к средствам массовой информации? Может, она сообщила прессе, что белая женщина- медэксперт, занимавшаяся телом ее погибшего сына, расистка.
Прежде чем я успеваю спросить, Марино добавляет:
— Очевидно, он первая военная жертва из Вустера, вот местные СМИ на эту новость и набросились. К нам поступило несколько звонков; похоже, люди сбиты с толку и думают, что тела убитых, всех, кто как-то связан с Массачусетсом, должны поступать к нам.
— Репортеры полагают, что мы проводили аутопсию в Кембридже?
— Ну, в ЦСЭ[5] тоже ведь есть морг. Наверное, поэтому они так и думают.
— Уж СМИ наверняка должны знать, что все тела погибших поступают теперь в Довер, — парирую я. — Ты уверен, что причина только в этом?
— А что? — Он смотрит на меня. — Ты знаешь какую-то другую?
— Просто спрашиваю.
— Я знаю только, что было несколько звонков, и мы всех направили в Довер. А поскольку ты занималась этим парнем из Вустера и позвать тебя к телефону было некому, я позвонил генералу Бриггсу из Уилмингтона, где мы приземлялись на дозаправку. Он и послал эту капитаншу Ду-Би[6] за тобой в душ. Она что, не замужем или пошла по стопам Люси? С виду так очень даже ничего.
— Откуда ты знаешь, какая она с виду? — Я была совершенно сбита с толку.
— Тебя не было, а она заглядывала к нам в ЦСЭ, когда ехала к матери в Мэн.
Я пытаюсь вспомнить, слышала ли я об этом или нет, и тут же напоминаю себе, что, как обычно, не имею ни малейшего представления о том, что происходит в учреждении, которым я вроде бы руковожу.
— Филдинг устроил ей королевский прием, всюду провел, все показал. — Джек Филдинг, мой заместитель, Марино не нравится. — В общем, я сделал все, чтобы тебя разыскать, и конечно же сваливаться вот так на голову совсем не собирался.
Марино уклончив, и то, что он говорит, всего лишь завеса. По какой-то причине он счел необходимым заявиться сюда без всякого предупреждения. Скорее всего, чтобы удостовериться в том, что я отправлюсь с ним без малейшего промедления. И тут мне действительно становится тревожно.
— Ты же ведь здесь совсем не из-за дела Гэбриэла, не так ли? — спрашиваю я.
— Боюсь, нет.
— Что случилось?
— У нас проблема. — Он смотрит прямо перед собой. — И я сказал Филдингу и всем прочим, чтобы ни в коем случае не трогали тело до твоего возвращения.
Джек Филдинг — опытный судмедэксперт и приказам Марино не подчиняется. Если мой заместитель решил остаться в стороне и во всем положиться на меня, похоже, мы получили дельце, которое может иметь политические последствия или вовлечь нас в судебное разбирательство. Особенно тревожно то, что Филдинг даже не попытался позвонить мне или прислать имейл. Я снова проверяю айфон. От Филдинга — ничего.
— Это случилось вчера днем, примерно в полчетвертого, в Кембридже, — говорит Марино. Близятся сумерки, и мы едем уже по Атлантик-стрит. — Нортон’с-Вудс, в районе Ирвинга, не далее чем в квартале от твоего дома. Чертовски плохо, что тебя там не было. Осмотрела бы место преступления, прошлась там — может, все и обернулось бы иначе.
—
— Белый мужчина, лет двадцати с небольшим. Похоже, выгуливал собаку и умер от сердечного приступа, так? Так, да не так, — продолжает он. Мы проезжаем мимо рядов бетонных и металлических ремонтных мастерских, ангаров и прочих построек с номерами вместо названий. — Воскресенье, прямо средь бела дня, кругом куча народу, потому что в соседнем здании, том самом, с такой большой зеленой крышей, проходило какое-то мероприятие.
В Нортон’с-Вудс размещается Американская академия искусств и наук; а здание, о котором говорил Марино, настоящий дворец из стекла и дерева, сдается в аренду по случаю особых событий. Мы живем совсем неподалеку, переехали прошлой весной, так что до ЦСЭ теперь рукой подать, а Бентону легче добираться до Гарварда, где он работает на факультете психиатрии Медицинской школы.
— Другими словами, десятки свидетелей, — продолжает Марино. — Чудесное время и идеальное место, чтобы кого-то шлепнуть.
— Ты вроде бы сказал, что у него случился сердечный приступ. Вот только, учитывая молодость, скорее не приступ, а сердечная аритмия.
— Да, так все и подумали. Несколько человек видели, как он внезапно схватился за грудь и рухнул на землю. Умер прямо на том месте, где и упал, — по общему мнению. И был тотчас же доставлен в наш офис, где провел ночь в холодильной камере.
— Что значит
— Сегодня с утра Филдинг зашел в холодильник и заметил капли крови на полу и целую лужу на поддоне. Он посылает за Анной и Олли. У мертвеца идет кровь из носа и рта, чего не было накануне днем, когда его осматривали. На месте смерти тоже никакой крови, ни единой капли, а теперь он просто истекает, и это явно не промывочная жидкость, потому что, черт возьми, разложение еще не началось. Простыня, которой он накрыт, вся в крови, в поддон натекло уже с литр, и это охренительно плохо. Никогда не видел, чтобы мертвец так кровоточил. Поэтому я и сказал, что у нас офигенная проблема, и все должны держать рот на замке.
— Что ответил Джек? Что он сделал?
— Шутишь? Ты же знаешь своего зама. Уж лучше я помолчу…
— Личность установили? И почему Нортон’с-Вудс? Он что, живет где-то поблизости? Учится в Гарварде или, может быть, в духовной школе? — Это сразу за углом от Нортон’с-Вудс. — Сомневаюсь, что он присутствовал на этом мероприятии, что бы там ни проводилось. И тем более с собакой. — Мой голос звучит спокойно, чего не скажешь о моем внутреннем состоянии. Мы разговариваем на парковке у гостиницы «Иглз Рест».
— Подробностей пока удалось узнать не так уж и много, но похоже, там была свадьба, — говорит Марино.
— В то воскресенье, когда играется матч за Суперкубок? Кто назначает свадьбу на день игры за Суперкубок?
— Ну, если ты, например, не хочешь светиться. Или ты не американец. Или чужд американским
