ни с Илаем Гольдманом, ни с Марком Бишопом. Он не работал и не проходил практику в «Отуоле» и, похоже, не имел никакого отношения ни к робототехнике, ни к технике вообще. Про Уолли Джеймисона известно лишь одно: он родом из Флориды, в колледже изучал историю, как футболист пользовался популярностью у девушек, был любителем вечеринок и вообще считался дамским угодником. Я не вижу ни единой причины, почему Филдинг мог быть знаком с этим парнем, если только их не соединила случайная встреча — в спортзале, по поводу наркотиков или из-за того самого гормонального коктейля, о котором упомянул Бентон.
Токсикологический анализ показал отсутствие в крови у Уолли Джеймисона как незаконных, так и легальных препаратов, а также алкоголя. С другой стороны, мы, как правило, не делаем анализов на стероиды, если только не подозреваем, что они могут являться причиной смерти. Но смерть Уолли Джеймисона явно не из этого разряда. И у нас нет оснований полагать, что его убили стероиды. По крайней мере, прямой взаимосвязи не прослеживается. Но даже если она и есть, то теперь уже поздно. Нам не получить образец его мочи, хотя мы могли бы провести анализ волос, где обычно накапливаются молекулы разных веществ, в том числе и стероидов. С другой стороны, достоверность такого анализа была бы невероятно мала, и тем более он ничего не скажет о том, получал ли Уолли стероиды от Филдинга, знал ли он его и стал ли его жертвой. Но почему бы и не попробовать? Я готова, потому что, обводя взглядом подвал и видя накрытое простыней тело Филдинга, хочу знать, почему он это сделал. Хочу знать правду и никогда не удовлетворюсь ответом вроде того, что он свихнулся. Это не объяснение. Это не ответ.
Я возвращаюсь к ящику, беру пару наколенников, надеваю и, опустившись на пол рядом с голубой простыней, оттягиваю в сторону край, чтобы посмотреть на лицо Джека Филдинга. Я не готова к тому, что видят мои глаза. Ничего живого, ничего вибрирующего, трепещущего не осталось. Он как будто спит, хотя на вид и не совсем здоров. Как будто болезнь наложила на него неизгладимый отпечаток. Я лихорадочно подмечаю детали. Жесткие пряди волос, которые он мазал гелем, чтобы скрыть лысину. Красные пятна на бледном, одутловатом лице. Я оттягиваю пластик дальше, и он шелестит в моих руках. Присаживаюсь на корточки и осматриваю тело целиком. Мое внимание привлекают намазанные гелем рыжеватые волосы, редеющие на темени и местами выпавшие вообще, и кровь, запекшаяся вокруг уха и собравшаяся в лужу под головой.
Я представляю, как Филдинг приставляет дуло к левому уху и нажимает на спусковой крючок. Я пытаюсь проникнуть в его сознание, пытаюсь представить его последние мысли. Зачем он это сделал? Почему стрелял в ухо? Обычно самоубийцы стреляют в висок. И почему в левое ухо, а не в правое? Филдинг ведь был правша. Я, помнится, дразнила его за «патологическое праворучие», потому что левой рукой он практически не владел, по крайней мере, в тех делах, что требовали сноровки и ловкости. Так что выстрелить себе в левое ухо он никак не мог, тем более держа пистолет в правой руке, если только в мое отсутствие он не стал гимнастом. Возможно, что именно эта тема и станет в ближайшее время предметом для спекуляций. Но сначала надо проверить угол. Я приставляю к левому уху указательный палец правой руки так, как если бы это было дуло пистолета.
— Все не так уж и плохо, — раздается за моей спиной басовитый голос. — Но до этого еще не дошло.
Генерал Джон Бриггс. Оборачиваюсь и поднимаю глаза. Он возвышается надо мной, расставив ноги и заложив руки за спину. На голове каска, лицо суровое, слегка потемневшее от щетины, с резкими, ястребиными чертами. Бриггс брюнет, и как бы старательно ни брился, всегда кажется, что бритва ему бы не помешала. Глаза того же серо-стального цвета, что и титановое покрытие на крыше нашего дома. В темных волосах поблескивает седина, которой не так уж и много, если вспомнить, что ему уже шестьдесят.
— Полковник, — говорит он и, присев на корточки рядом со мной, берет в руки фонарик, который я положила на каменный пол. — Похоже, вам не дает покоя тот же вопрос, что и мне.
С этими словами генерал включает фонарик.
— Лично мне вся эта история представляется крайне сомнительной, — отвечаю я, пока он светит лучом в левое ухо Филдинга.
— Интересно, где он находился, — говорит Бриггс. — Желательно обнаружить брызги, что-то такое, что подтвердило бы, что он действительно был именно здесь. Потому что иначе непонятно. Выходит, он встал рядом со своей криогенной камерой и зачем-то сунул себе в левое ухо пистолет?
Я беру у него из рук фонарик, чтобы направить луч туда, куда мне нужно, и заглядываю Филдингу в левое ухо. Там много запекшейся крови, но стоит присмотреться, как я замечаю небольшое входное отверстие. Оно продолговатой формы и расположено под углом. Голова Филдинга лежит в луже крови. Правда, кровь уже почти свернулась. Она густая и липкая, потому что в подвале сыро. Я втягиваю воздух. Судя по сладковатому запаху, кровь уже начала разлагаться, но мой нос улавливает алкогольную нотку. Я бы не удивилась, узнав, что Филдинг решил напоследок напиться. Застрелился ли он сам или его застрелил кто-то другой, он в любом случае был нетрезв. Мне вспоминается внедорожник с противотуманными фарами, что шестнадцать часов назад висел у нас на хвосте, когда мы возвращались в ЦСЭ. Я прихожу к выводу, что за рулем внедорожника сидел сам Филдинг, что «навигатор» был его и что он сам снял табличку с номером, чтобы мы не могли определить, кто нас преследует.
Никто ничего вразумительного так и не сказал. Зачем ему понадобилось ехать следом за нами с Бентоном и как он сумел испариться в мгновение ока после того, как мой муж остановился посреди заснеженной дороги, рассчитывая на то, что преследователь будет вынужден проехать мимо. Я, пожалуй, единственная, кто обратил внимание на тот факт, что «Отуал текнолоджиз» расположена совсем рядом с тем местом, где внедорожник с ксеноновыми фарами неожиданно растворился в темноте. И если водитель знал код или был знаком с охранниками, то вполне мог спрятать там свою машину. Был и исчез с концами. Как говорится, ищи ветра в поле. Я так и сказала Бентону, но тот лишь отмахнулся. «
Я притрагиваюсь к рукам Филдинга. Они холодны, как и каменный пол в этом подвале. Тело успело окоченеть. Если учесть накачанную мускулатуру, ощущение такое, будто пытаешься передвинуть руки мраморной статуи. Навожу луч фонарика на крупные, сильные кисти, осматриваю их. Первое, что бросается в глаза, — это аккуратные ногти. Скажу честно, такого я не ожидала.
Думала, что они окажутся грязными, ведь он, по общему мнению, был ненормальным, который и за собой-то толком уже не следил. Я замечаю мозоли, которые вечно украшали его ладони — он то возился в спортзале, то ремонтировал машину, то чинил что-то в доме. И вот умер, сжимая пистолет в левой руке. Или кто-то постарался, чтобы мы подумали, что случилось именно так. Пальцы сжаты, на ладони осталась вмятина от ребристой рукоятки. Чего я не замечаю на его руке, так это мельчайших капелек крови, которые должны были забрызгать кожу, когда он нажал на спусковой крючок. Эти брызги из той серии улик, которые невозможно сфальсифицировать.
— Проверим кожно-гальваническую реакцию на руках, — комментирую я и тут замечаю, что на пальце Филдинга нет обручального кольца. Когда я в последний раз видела его живым, кольцо красовалось на руке. Впрочем, то было в августе, и он все еще жил со своей семьей.
— На дуле была кровь, — говорит Бриггс. — Внутри ствола, как то обычно в таких случаях.
Это явление, обратное всасывание, обычно случается, когда при выстреле ствол плотно прижат к коже.
— А где отстрелянная гильза? — спрашиваю я.
— Вон там. — Бриггс указывает на белый пол примерно в пяти футах от правого колена Филдинга.
— А пистолет? В каком положении? — Я просовываю руки под голову Филдинга, чтобы нащупать кусок покореженного металла чуть выше правого уха, там, где пуля, прошив череп, застряла под кожей.
— Был зажат в левой руке. Думаю, ты заметила сжатые пальцы и вмятины на ладони. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы вынуть из его руки пистолет.
— Понятно. Выходит, что он застрелился левой рукой, хотя в жизни был правша. Что ж, допустимо, хотя крайне маловероятно. И он либо уже лежал на полу, когда сделал это, либо упал, не выпуская
