Залы постепенно пустели; казалось, в каждом новом зале его шаги звучали все громче. Таким образом, он дошел наконец до флигеля, где уже совсем не было экспонатов. На стенах и на полу были только приколотые кнопками карточки, сообщающие фамилию автора и название произведения.
На одной из обтянутых черной кожей банкеток в центре зала сидела женщина. Она сидела спиной к Бекеру. Он прошел вдоль голых стен, пока не оказался прямо напротив нее.
Тем временем она подняла голову и посмотрела на Бекера. Она улыбнулась. Бекер увидел ее бледное лицо, лишенное, казалось, всех живых красок.
По улице он шел рядом с ней. С другой стороны им навстречу шли шестеро солдат. Солдаты громко кричали и выдергивали растения из цветочных ящиков, поставленных жильцами перед окнами своих домов. За ними оставался причудливый след из комьев земли и разорванных растений.
Женщина рассказала, что в пустом музейном зале должны были выставляться работы ее сына, молодого скульптора. Раз за разом выставку откладывали без объяснения причин. Она видела свой долг в том, чтобы ежедневно приходить в музей и справляться об отложенной выставке. До сих пор смотрители музея только пожимали плечами, многозначительно поднимая взгляд к потолку. Там, на втором этаже, должен был находиться кабинет директора. Но широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж, вот уже несколько недель была перекрыта цепью.
Женщина поднялась на крыльцо и открыла дверь. Она пошла впереди него по темной лестнице, где слегка пахло духами. Они пришли в просторную комнату, вся обстановка которой, казалось, состояла, в основном, из ламп с абажуром. Шторы были задернуты.
Я не выношу резкого дневного света, сказала женщина.
Да, сказал Бекер. Он уже сел в кресло, которое она ему предложила, и закурил.
Женщина осталась стоять. Только сейчас он увидел глубокие морщины у нее на лбу. В свете ламп бледный цвет ее лица казался скорее розоватым.
От света еще можно отгородиться, сказала женщина. Но звуки проникают везде. Она глубоко вздохнула и посмотрела наверх, на потолок.
С верхнего этажа действительно доносились тихие звуки пианино. Бесконечной чередой постоянно повторялся один и тот же мотив. Бекер вспомнил те полупустые, плохо освещенные залы, куда люди приходили послушать музыкальные номера, среди публики иногда оказывался и он сам. Там тоже музыка звучала так, будто звуки движутся в другую сторону, нежели время, но при этом безо всякой убедительности, безо всякой силы.
Он потушил сигарету и осмотрелся. На стенах висело бесчисленное множество картин. Все это были автопортреты, написанные яркими красками, с несоразмерно увеличенными глазами.
Звуки пианино смолкли. Женщина проводила его до двери. Он легонько прикоснулся к двери и вышел на улицу. После полутемной комнаты город вдруг показался наполненным звуками, но как бы он ни всматривался в улицу справа и слева, ничего не было видно. Только у трамвайной остановки стоял почти пустой трамвай. Хотя в трамвай никто не садился и никто не выходил, он стоял неподвижно, как будто не мог решить, продолжать ли путь.
Несколько дней спустя он встретил ее на торговой улице. Остановившись перед витриной, он без какой-либо цели смотрел внутрь магазина. Она стояла перед прилавком, а продавец протягивал ей покупки. Бекер подождал, пока она выйдет из магазина, и заговорил с ней.
С прошлого раза ее лицо стало еще бледнее, как будто в области шеи кровообращение прерывалось. Ее глаза были теперь такими же большими и круглыми, как на картинах.
Они шли какое-то время рядом, не говоря ни слова. Вдоль тротуара стояла колонна военных грузовиков. Некоторые солдаты, прислонясь к капоту своей машины, крутили самокрутки, другие с громкими криками бегали за футбольным мячом.
Раньше я всегда рассматривала себя в витринах, сказала женщина. Я заметила, что в витринах я выгляжу выгоднее, чем в простых зеркалах. Но теперь, когда на витринах всего становится меньше и меньше, проходить мимо магазинов уже не так приятно.
Они дошли до улицы, где она жила. Теплый ветер дул им в лицо.
Вдруг она взяла его за руку.
У меня на плечах как будто сидит большой черный зверь, сказала она. Можете себе представить? Большой черный зверь. Каждый день я пытаюсь прогнать его, но он не уходит.
Бекер остановился. Она выпустила его руку. Медленно отдаляясь, она в конце концов скрылась из виду на крыльце. Он посмотрел ей вслед, развернулся и пошел назад на торговую улицу.
В следующие дни его деятельность перенеслась в деревни вокруг большого города. Здесь он тоже при необходимости взламывал двери и не обращал внимания на крики насмерть перепуганных жильцов, когда открывал ящики тяжелых, орехового дерева, сервантов с такой силой, что дребезжали сервизы, и разбивались, падая со шкафов на пол, фарфоровые подсвечники.
Когда работа заканчивалась, он часами бродил по безлюдным дорогам в полях. Крестьяне смотрели на него, привалившись к заборам своих дворов, и плевали в траву пенными струями жевательного табака. Облака низко над горизонтом, говорили они. Завтра должен быть хороший день. Другие показывали на те же облака и говорили, что собирается дождь. А один поковырял землю носком ботинка, шумно вдохнул носом воздух и сказал лишь: гроза…
Так они, вероятно, пытаются перед нами, городскими жителями, найти оправдание своей жизни в деревне, думал Бекер. Притворяясь, будто природа не может устроить им никаких сюрпризов.
И, напротив, на все, что, на их взгляд, не имело к деревне отношения, у крестьян был отличный нюх. Такие слова, как «поэт», «керамистка» или «скульптор» они произносили так, словно речь идет об экзотических растениях, которые на этой почве наверняка зачахнут. При этом они жевали челюстями и, не дожидаясь вопроса, называли имена всех городских жителей, за последнее время сбежавших из города, чтобы начать новую жизнь в деревне.
Среди этих имен было одно, показавшееся Бекеру знакомым. Крестьяне охотно повторили фамилию и даже показали на чуть поодаль стоящий большой сарай, виднеющийся за деревьями.
Несмотря на поздний час, Бекер направился в указанном направлении.
Сарай был из темного просмоленного дерева, весь в дырах и щелях. Большинство окон потрескалось и покрылось толстым слоем грязи и паутины, в которой застряли десятки дохлых мух.
На скамейке за домом он нашел скульптора. Когда Бекер сел рядом, скульптор на него и не взглянул. Так они сидели, уставившись туда, где лужайка с высокой травой спускалась к широкому пруду. Затем Бекер достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и поднес к его лицу.
Они вошли в сарай, служивший, видимо, мастерской. В углу на матрасе из поролона лежал спальник. У изголовья стояли грязные тарелки и стаканы, полные окурков.
Остальное пространство было загромождено бесчисленными скульптурами, тяжелыми ржавыми пластинами и массивными блоками железа, в которых виднелись глубокие трещины и выщербины. Большая их часть лежала на полу, только где-то что-то закручивалось вверх, как будто придавленное большим грузом.
Бекер посмотрел на скульптора, застывшего со склоненной головой посреди сарая, словно погрузившегося в свои мысли и, казалось, забывшего о его присутствии. Он вспомнил пустой музейный зал и отметил про себя, что собранные в этом сарае скульптуры никогда не выставят ни в одном музее.
Они сели в маленькую лодку, привязанную на берегу. Широкими гребками скульптор вывел лодку на середину пруда. Он говорил немного, а когда говорил, то так тихо, что Бекер едва мог разобрать.
Вот здесь я сижу иногда часами напролет и слушаю звуки из ниоткуда, сказал он. Так на этом месте появились все мои образы. Из ниоткуда они схвачены, в никуда и вернутся.
Бекер перегнулся через борт, а скульптор опустил голову и неподвижно смотрел на дно лодки.
Солнце садилось. Лодка почти остановилась и медленно поворачивалась вокруг своей оси. Весла без дела лежали на поверхности воды.
