Он хотел уже развернуться, когда ему показалось, что он слышит еле различимый, будто очень издалека, звонок телефона. Он не ушел и опять посмотрел вверх. Толпа постепенно расходилась. Вскоре он остался на улице один. Из дома со второго этажа теперь отчетливо доносилась трель телефона.
Это ничего, прошептал Бекер. Кто-то пытается связаться с человеком, которого уже нет. В пустом доме звонит телефон. Ничего не поделаешь.
Спустился вечер. Городской автобус без пассажиров промчался мимо. Низко склонившийся над рулем водитель, по-видимому, не считал себя связанным ограничениями по скорости в этот поздний час. Поручни, за которые при такой скорости только и могли бы хоть как-то удержаться люди, теперь без дела раскачивались в грязно-желтом свете.
Бекер свернул на темную улицу, где росли только очень тонкие деревья. Недалеко от угла, в стене дома, между кирпичами, была маленькая мемориальная доска. Ветер и дождь стерли большинство букв, прочитать можно было только дату. Прямо под доской, на тротуаре, стоял цветочный горшок с землей, раньше там, наверное, было растение.
Бекер задумался, кто поставил сюда этот горшок в память о событии такого далекого прошлого.
Он вздрогнул от громкого собачьего лая. Обернувшись, он увидел в стоящей рядом машине двух громадных черных собак, и они, пуская слюни и рыча, набрасывались на стекла. Одно из окон было приоткрыто, и, когда Бекер, пересиливая отвращение, подошел ближе, он почувствовал их теплое и зловонное дыхание. Слюна стекала по внутренней стороне стекла.
Пройдя еще несколько улиц, он оказался рядом со школой. Окна были распахнуты, скрученные шторы тихонько шевелились на ветру. На площади перед школой валялось несколько десятков парт и скамеек, судя по всему, выброшенных на тротуар с большой высоты.
Бекер толкнул дверь. Внутрь холла упала бледная полоска света от уличного фонаря. Здесь тоже царил полный разгром. Тетради, книги и школьные портфели были разбросаны по полу, покрытому толстым слоем грязи. На стенах видны были непристойные надписи и рисунки.
Следя за тем, чтобы ботинки не соприкасались с грязью, он осторожно сделал шаг вперед. Прямо ему в лицо взметнулись сотни мух. Он остановился на секунду, крепко сжав губы, будто задерживая дыхание, и тут откуда-то из глубины, из-под пола, до него донесся глухой рокот, словно у здания, уже изрыгнувшего весь свой скарб, при его появлении снова начались рвотные позывы.
Он поспешил уйти из темного холла.
Военный грузовик с потушенными фарами выехал на площадь и остановился. Солдат опустил стекло и спросил что-то, чего Бекер не расслышал. Потом солдат поднес два пальца ко рту и сквозь них втянул в себя воздух. Бекер похлопал себя по карманам. Сначала он показал солдату пачку, а потом протянул ее внутрь кабины.
Они курили молча. Взгляд Бекера скользил по сломанным партам и скамьям, отбрасывающим при свете уличных фонарей длинные тени на школьный двор. Из полутемной кабины звучала тихая музыка, смешиваясь с ровным урчанием вхолостую работающего мотора.
Бекер попрощался и направился к ближайшей улице. Дойдя до угла, он обернулся и увидел, что грузовик так и кружит по площади с выключенными фарами.
Он опять был на торговой улице. Почти у всех магазинов были опущены ставни. На одной из немногих освещенных витрин стояли, на изрядном расстоянии друг от друга, десяток мужских ботинок, как будто хозяин магазина надеялся, что так витрина будет выглядеть хоть сколько-нибудь заполненной.
Бекер прижал лицо к стеклу и стал смотреть на ботинки с круглыми мысами и толстыми резиновыми подошвами. Все они были одного цвета и отличались только размером.
На другой стороне улицы послышался пронзительный женский голос. Женщина размахивала сумкой и кричала на мужчину в черном плаще. Мужчина пригнул голову, и женщина ударила его по лицу. Затем они удалились, ласково обнявшись, и исчезли из виду за углом.
Он бесшумно поднялся по лестнице, ведущей к его комнате. Лязгнул ключ в замке. Дверь открылась с трудом, как будто за ней лежала большая собака.
Он подошел к окну и посмотрел на улицу. На другой стороне стоял под крыльцом солдат и курил. Бекер видел, как горящий кончик сигареты то и дело ярко вспыхивает красным.
Было за полночь. Трамваи тянулись мимо длинной процессией по дороге в депо. Свет из пустых вагонов широкими полосами скользил по потолку.
Какой смысл все это видеть, думал Бекер. Какой в этом смысл, если трамваи найдут дорогу в депо безо всякого ночного свидетеля?
В изнеможении он свалился на кровать. Спать не хотелось, но он чувствовал, как тяжелое свинцовое отупение придавливает его к матрасу.
Он проснулся, как от толчка. В комнату падал лунный свет. Он посмотрел на бледное небесное светило, застывшее на ночном небе. Из-за неровностей оконного стекла луна была похожа на проколотый, весь во вмятинах, футбольный мяч в чернильно-черной луже.
Он опять заснул и проснулся только поздно днем от телефонного звонка. Это звонила домработница его матери. Тихим голосом она сообщила, что его мать, уже больше полугода не встававшая с постели, днем умерла.
На такси Бекер приехал в квартиру в спальном районе. Он обратил внимание на то, что домработница его матери, всегда ходившая в простой одежде, теперь надела черное платье с белым передником. Она провела его в спальню, где мать лежала на кровати в пеньюаре. На тумбочке у кровати стояла его фотография в рамке, где он в военной форме. Он наклонился и рассмотрел фотографию повнимательнее. В то время волосы еще падали ему на лоб густыми прядями, и, только хорошо присмотревшись, можно было увидеть тут и там редкие проплешины.
Он тихонько вышел в коридор. Домработница заваривала на кухне кофе и делала бутерброды. Он закрылся в туалете и посмотрелся в зеркало. Череп блестел, и на нем повсюду выступили маленькие капельки.
Домработница сказала, что жаркая погода в последнее время ускорила процесс. Она налила кофе и поставила перед ним тарелку с аккуратно нарезанными квадратиками бутербродов. Она уже начала укладывать стекло и сервизы. На полу стояли картонные коробки, и она заботливо заворачивала каждый предмет в газету и лишь затем убирала его в коробку.
Так в конце концов завернут в газету и уберут все на свете, подумал Бекер.
Посмотрев по сторонам, он почувствовал, будто находится не в доме своей матери, а в приемной врача, и будто его в любой момент могут вызвать, чтобы избавить от нудной зубной боли. Он рассеянно листал журналы и постоянно смотрел на часы.
Через какое-то время он встал и подошел к окну. Площадь, где находилась квартира его матери, высокими однотипными домами и симметричностью всегда напоминала ему казарменный двор. В свете уличных фонарей было видно, как по тротуару в причудливой хореографии движется мужчина, увлекаемый, словно безвольная игрушка, двумя собаками на поводках. Уже совсем стемнело, но, казалось, в квартире стало только жарче.
Пока домработница продолжала, как ни в чем не бывало, укладывать бокалы и блюда, Бекер открывал ящики секретера и рылся в скрепках, резиночках и документах. В углу комнаты стоял комод, доверху набитый украшениями: как великолепными золотыми серьгами, так и совсем пустячными пластмассовыми бусами и браслетами. Он бросил взгляд на шкаф с посудой, но и здесь не увидел ничего, что могло бы надолго задержать его внимание.
Наконец он вернулся в спальню, взял фотографию с тумбочки и сунул ее во внутренний карман пиджака.
Спустя несколько часов Бекер поднимался по крутой лестнице на четвертый этаж в обществе тех же двоих, что и на прошлой неделе. В ожидании, пока откроют дверь, один из них, хихикая, наклонился над детским велосипедом и изобразил губами звук тяжелого мотоцикла.
