больше ничего не было. Я-то думала, мама меня там, у папы покормит. Она много всего взяла, чтобы нам с Иркой хватило. Костя разделил четыре бутерброда пополам, и мне стало стыдно — человек только на себя рассчитывал, а я отбираю половину.
— Давай я только один? — предложила я.
— Нормально, — отмахнулся он, — у меня ещё шоколадка есть. И на обратном пути зарулим куда- нибудь.
Чай у Кости был очень вкусный, крепкий, с лимоном и сахаром. Настоялся в термосе. Пока я его пила, он включил ноутбук и нашёл там свой сериал. Сериал оказался про врачей и назывался «Доктор Хаус».
Мы поставили ноут на Иркино сиденье, Костя поднял своё, я села за ним. Он немного боком смотрел, но сказал, что ему удобно.
Сериал был ничего, смешной, особенно когда этот чокнутый Хаус препирался с коллегами. А потом показали мальчика, который согласился на пункцию, чтобы спасти брата. Стать каким-то донором, что ли. В общем, ему эту пункцию делать сначала не разрешали, родители были против, а потом один доктор тайком сделал, и все накинулись на этого доктора. А пункция всё равно не помогла. И два эти брата смотрели друг на друга через стекло молча, и было видно, как им обоим плохо.
И вот тут до меня кое-что дошло. То есть я понимаю, что это сериал и люди в нём не настоящие, кончатся съёмки — пойдут домой или в кафе, тортики лопать, — но меня пробрало. Просто пришло в голову: папа-то здоров. Лекарства ему мама передаёт от давления. Но в целом — он здоров всё же.
— Вот, — сказал Костя, — смотри, как в жизни бывает. А ты куксишься.
— Не в жизни, а в кино, — поправила я, но удивилась — опять мы с ним совпали во мнениях.
И ещё было… Я расскажу всё-таки. В этом сериале двое врачей молодых, парень с девушкой, друг в друга влюблены. И показали, как они к девушке домой пришли, и вдруг он на неё набросился с поцелуями и стал одежду срывать.
Мама бы сразу переключила на другой канал. А Костя смотрел. Только сказал таким дурацким голосом:
— Ой-ёй-ёй. Я надеюсь, ты там закрыла глаза?
— Закрыла, — сказала я, а на самом деле смотрела.
Ничего такого не показали. Ну стащил он с неё джемпер, да и всё, дальше опять про этих пацанов началось. Но я подумала, что Костя на равных со мной смотрел. Как со взрослым человеком.
Ирка
Мы снова задремали. И тут в окно кто-то стучит. Ирка!
Костя дал ей билет, и она отнесла его на проходную. Оставила у дежурного, чтобы он передал маме, когда та выйдет.
Потом Ирка открыла дверь, чтобы сесть на переднее сиденье, но я выскочила и схватила её за руку.
— Ну нет! Сейчас же садись со мной! Расскажешь мне о папе все-всё. До последней капельки!
А Ирка бросила взгляд на переднее сиденье, где лежал ноут, и завопила:
— Что-о? «Хауса» без меня смотрели? Ну что? Как там у Кэмерон с Чейзом? Было что-то?
— Было-было, — нетерпеливо сказала я, — про папу давай.
И Ирка рассказала. Папа бледный. Немного грустный, вроде как подавленный. Ходит в тёмной форме. Тёмно-синей или чёрной. Брюки и свитер. Она его сразу обняла. И заплакала. А он не плакал, только утешал её. Мама всё волновалась, чтобы вещи втащили. Там была комната с мебелью, как в советском санатории. Кровать, тумбочка, телевизор с DVD.
— Ты мои книги передала?
— Конечно.
Мама сразу стол своей скатертью накрыла и побежала на общую кухню яичницу жарить, чтобы папа поел. И он набросился на эту яичницу.
Мама достала курицу, колбасу, но Ира ничего есть не могла. Ей хотелось только смотреть на папу. Гладить его по руке. Но мама заставляла есть. Потому что папа всё с собой обратно унести не сможет, и ей придётся это в поезд волочь.
— Погоди, — до меня дошло, — а вот эти кастрюли… Сковородка, которую она брала для яичницы… Она обратно всё потащит на поезде?
— А ещё и постельное белье. И обогреватель «ветерок», видела, она с собой взяла? Там же холодно очень. Мама даже ленту с собой привезла для окон, папа сразу заклеил их, чтобы не дуло.
— На три дня всего пришли в эту комнату, а окна заклеивать надо, — пробормотала я.
— Три дня тоже прожить надо, — невесело улыбнулась Ира, — ну и другим останется… Там девчонка была, моего возраста. Вся накрашенная. С маникюром. Они и сумки оставили в коридоре. Сразу в комнате заперлись.
— Как в кино, — вспомнила я.
— Ага. Папа говорит: «А мы на еду сразу накинулись. Пенсионеры». А я говорю: «И на разговоры».
Я столько с ним говорила. Он, кстати, дал разрешение, Костя!
— Очень рад. А то мы тут с твоей сестрой план похищения уже разработали.
— Ну, Ир, — затеребила я сестру, — ещё!
— Ещё мы старые приколы вспомнили. Помнишь, как вы меня втроём с дискотеки первой забирали? Я там натанцевалась на медляках, иду такая взрослая, мальчишки кругом. А тут папина машина подруливает. И ты высовываешься в белой шапке: «Ира, Ира! Иди к нам!» Я прямо расплакалась тогда от огорчения. Опозорили меня, такую взрослую. Залезла в машину. Пацаны смотрят. А я на них — нет. Говорю: «Мало того, что сами припёрлись, да ещё и Лизу взяли! В белой шапке!» Папа над этой шапкой всё уха-хатывался. Он долго так смеялся, Лиз. Очень долго. Слёзы на глазах выступили. И мне показалось, что он плачет. Но он не плакал. Просто долго смеялся. Как будто не хотел прекращать смеяться.
Я уткнулась Ире в плечо. Она приобняла меня. Мы долго так сидели, обнявшись.
— Ир, сейчас заправка будет, — прервал молчание Костя, — по хот-догу?
— Я не хочу, — сказала она.
— А мы хотим, — сказал Костя, — мы голодные как волки.
Он зарулил на заправку, залил бензину, а потом мы с ними сидели в кафе, с такими маленькими столиками, ели хот-доги с горчицей и кетчупом (у нас с Костей и тут оказался одинаковый вкус — оба отказались от майонеза) и пили кофе из бумажных стаканчиков, а мимо нас ходили всякие шофёры, и мы — как путешественники, которые перекусывают после дальних странствий.
А я всё думала о той дискотеке, куда я приехала в белой шапке, и вспомнила наши с папой хулиганства. Когда Ирке звонили ухажёры и она с ними говорила слишком долго, то мы с папой включали фен и гудели в трубку параллельного телефона.
— Фу, — сердито сказала Ирка, пряча улыбку за стаканом кофе.
— Молодца, Лиз, — похвалил Костя, — я тебе сейчас улитку с изюмом ещё куплю. Премиальную. За борьбу с моим потенциальным противником.
— Тебе просто повезло, что она выросла, когда ты за мной приударил, — сказала Ира, толкнув его в плечо.
— Ничего, — сказала я, — папа выйдет вот, наверстаем.
Мы замолчали. Но молчание вышло не тяжёлое, а какое-то общее. Как будто накрылись одним пледом.
