— Ну и зачем он тебе? — спросила я сурово, уперев руки в боки и, конечно, безо всякого чая.
— Ну… он не мне… он — им.
Андрюха кивнул на дверь, словно у него в прихожей переминались с ноги на ногу Фокс с Алашей.
— А им-то зачем?
— Ну…
— Фокс хочет что-то исправить?
— Ага.
— Сам?
— Ну…
— Тебя заставит?
— Не знаю.
— Ну, сам-то не будет руки марать.
Во мне зрела ярость. Да что это за семейка такая?! Бестолковая абсолютно! Что же они мне все на голову падают со своими заморочками!
Теперь не хватало, чтобы влетела Татьяна, с рыданиями, что её бросил Федерико, и мне надо переться их мирить. Хотя вряд ли она влетит, если только на самолёте. Она же сейчас в небе как раз.
«Да ладно, — сказала моя совесть, — куда тебе переться-то на ночь глядя? Забыла, что свои мозги не вставишь?»
Я согласилась. И принялась убирать со стола грязные тарелки. Взяла губку, налила на неё чистящее средство, чтобы отскрести мерзкую брокколи со стены. И вдруг Андрюша сказал:
— Давай его с балкона выкинем?
— Фокса?
— Да нет же! Журнал!
— Лучше вернуть.
— Не, слушай. Когда я спустился вниз, то охранника не было. А как вышел на улицу, то увидел, что в учительской свет горит. Они, наверное, всё уже поняли.
— Угу, сняли тебя скрытой камерой. Да шучу, шучу, — добавила я, заметив, как он побледнел.
— Давай с балкона?
— А как же Фокс? Как ты попадёшь к нему в компанию, если не пройдёшь испытание?
— Я больше не хочу туда, — выпалил Андрюха, — потому что… знаешь, в фильмах вечно кого-то заставляют что-то делать. Он терпит-терпит, а потом отказывается. И говорит: «Это уже слишком. Я не такой». И идёт всё крушить. Со злодеями драться. А я понял, что я не такой, не ДО, а ПОСЛЕ. Что мне теперь делать?
— Уж не драться со злодеями, — вздохнула я, наклоняясь за веником и совком.
«Пойдёшь?» — спросила меня совесть.
«А что мне остаётся?» — буркнула я в ответ.
«Правильно, — согласилась совесть, — но вообще я с тобой согласна: семейка — того… не фонтан».
— Ты куда? — встрепенулся Андрюха, когда я поставила на место веник и взяла со стола журнал.
— Пойду отдам.
— Фоксу? Точняк. И пусть делает с ним, что хочет.
Я закатила глаза.
— Андрюха! Вот уж чего я не допущу — так это чтобы Фокс делал с журналом, что хочет. Так, короче, я пошла. А ты следи за Кьяркой. Если заплачет — полежи с ней. Она на ночь насмотрелась… э-э… ерунды. И смотри, чтобы она не чесала ногу, понял?
— А как я буду смотреть?!
— Ну, рядом сядь и смотри.
— А долго сидеть?
— Слушай! Как живой скамейкой быть, так это пожалуйста?! Нет уж, дружище! Побудь-ка живым торшером сколько надо!
Часть 14
Наша классная Улитка
В общем, ловко я перед Андрюхой изобразила Бэтмена, Человека-паука и Женщину-кошку в одном лице.
А как только вошла в лифт, меня накрыло жутью. Как тем пуховиком у кабинета труда.
Вдобавок погас свет, и лифт остановился. Красота.
Я нащупала кнопку.
— Ну, что у вас там? — сердито спросил диспетчер. — Так торопитесь? Секунду, что ли, подождать не можете? У нас технические работы по всему району ведутся.
— Секунду — могу, — ответила я.
И правда, в следующее мгновение свет загорелся, лифт тронулся. Я поглядела на журнал, который прижимала к груди, и пожалела, что лифт починили так быстро.
Я бы с удовольствием посидела на полу в темноте и тишине. Подумала бы, зачем я это делаю. Кому я тащу этот журнал? Не в школу, понятно. Потом не докажешь, что это не я.
Значит, классной. Улитке.
У неё волосы закатаны в пучок, похожий на улитку. Вообще Улитка нормальная. Обычная училка в серой юбке, в сером свитере. Когда ждёт комиссию из Департамента образования на открытый урок — вопит на нас. А если на нас другие учителя жалуются, она вежливо выслушивает, а когда препод уходит, садится за свой стол и ворчит под нос: «Уж прямо совсем преступников из моих-то детей делает… У самой- то вообще неуправляемые…» Потом замолкает, вспоминая о нас, а мы делаем вид, что ничего не слышим, но всё равно приятно. Вроде как под защитой.
Она историю ведёт. Когда ей любимый материал попадается, она начинает по классу с горящими глазами ходить, руками разводить, эмоционально рассказывать. Я как-то обернулась и увидела, что Алаша смотрит на неё не отрываясь, как будто реально слушает. Хотя не факт. Может, он просто прикидывал, удастся ли на её сером свитере написать маркером «Bad and mad».
А иногда Улитка сама скучает с каким-то параграфом. Тогда начинает нас гонять к доске отвечать по учебнику чуть ли не слово в слово. А сама в это время под столом эсэмэски строчит. Запнёшься — она не сразу отрывается. И пауза повисает, пока ищет нужное место в учебнике. Смешная такая. И она чувствует, что мы так считаем.
Вот тогда и прикрикнуть может. Но всё равно с ней чувствуется, что она не от себя кричит, а потому что учительница и должна так кричать, а мы ученики. Ну, как будто мы вместе в этой паутине учебной застряли — и не выпутаться. Но застряли всё же вместе. На равных. Поэтому мы её все более или менее любим. Она вроде как понимает нас со всеми нашими тараканами.
Но есть один момент. Не момент даже, а выражение лица… Если коротко, то можно описать как «ври, да не завирайся».
Ну, то есть она готова нас принять и понять, только если мы ей правду выкладываем. Ну, или сочиняем, но так… Всем понятно и необидно. Но иногда кто-то пытается её доверчивостью воспользоваться. И вот это она ненавидит. Начинает вопить: «Ну конечно, вы думаете, я размазня? И не
