Мама взяла отпуск и съездила к папе на четыре дня. Туда и обратно — на поезде. На этот раз она взяла с собой бабушку и дедушку. Они поехали на один день, как и положено всем родственникам, кроме жены, а когда вернулись, то бабушка позвонила мне и взахлёб рассказывала, как она обнимала папу и как они вместе плакали и смеялись.
Потом приехала мама и привезла от папы новый рассказ. Очень смешной. Про мальчика, который хотел поздравить маму с Восьмым марта, а подарок придумать не мог. И они с папой нацепили щиты с рекламой духов, чтобы заработать денег и купить маме подарок, а духи никто не покупал, и тогда папа и сын просто написали на щитах: «Мы очень любим мамочку-мамулю», и это оказалось лучшим подарком.
Я отнесла рассказ в школу, перед литературой Улитка прочла его вслух. Все смеялись. Это было здорово. Улитка мне потом шёпотом сказала, что с её внуком всё в порядке и его даже в бассейн собираются отдать, чтобы он иммунитет укреплял.
Мама съездила со мной в магазин, купила мне новые ботинки (которые хотела она) и джинсы (которые хотела я), а ещё шапку, то есть беретку.
Но я маме честно, уже в магазине сказала, что носить я её не собираюсь. Не потому, что меня дразнят — компания Фокса и Алаши по весне переместилась на пруд, и у школы больше никто не тусовался. Просто я не хочу ходить даже в беретке в апреле, в конце концов, у меня есть капюшон. Но мама всё равно её купила для очистки совести. Ну типа, что она мама и позаботилась обо мне, хотя это нам обеим было смешно.
Однако всё это: и чтение папиного рассказа («Отец Лизы Макаровой — писатель!»), и покупка джинсов и беретки, и весна во всей красе — всё это было с каким-то привкусом железа во рту.
Всё было через призму понимания того, что Кьяра уезжает от меня навсегда.
Я ничего не могла с собой поделать. Вытаскивала из стиральной машины её розовые кофточки и думала: скоро этого не будет. Ходила с ней гулять на площадку и думала: а скоро я тут перестану появляться.
Это было очень тяжело. Особенно когда я думала, что сначала училась справляться без папы. А теперь должна научиться жить без моей Кьяры.
Я укладывала её днём спать, сама ложилась рядом и гладила — по голове, по носу, по щекам. Плакала, чего уж там. Но как было не плакать?
А дома было сумасшествие. В конце апреля, оказалось, женятся не только итальянцы. Но и Костя с Иркой!
Это оказался настоящий дурдом. Ирка таскала нас с мамой по магазинам, заставляла по сто раз оценивать разные платья, туфли, букеты, причёски. Я не знаю, какой прок им был от моей мрачной физиономии, но таскалась с ними, потому что дома сидеть было мучительно.
Зато Иркин восторг разделяли бабушка и дедушка. Для них свадьба Ирки и Кости была событием невероятно важным. Бабушка купила новые серебристые туфли на каблуке, а дедушка репетировал на аккордеоне, чтобы играть на свадьбе. Ирка с Костей, конечно, собирались взять с собой магнитолу, но дедушка уверял, что под живую музыку петь и танцевать гораздо веселее.
Ночевать перед свадьбой Ирка приехала к нам. Утром собирались прийти подружки, чтобы «продавать» её Косте. Мне поручили приклеивать Иркины фотки на большой кусок ватмана, что-то вроде коллажа из её детства. Я здорово измазалась клеем, а тут ещё в дверь позвонили.
— Лиза! — позвала мама.
На пороге стояли Андрей и Кьяра. За ними — Татьяна.
— Мы заскочили поздравить, — улыбаясь, сказала Татьяна, — вот!
Она протянула мне пакет с подарками. Наверное, для Ирки.
— И попрощаться, — добавила Татьяна.
— Как? — растерялась я. — Уже? Но Андрей говорил, что вы не можете билеты купить!
— Мы не могли, — уточнила Татьяна, — а вчера друзья Федерико передумали лететь, и нам удалось переоформить их билеты на нас. На сегодня.
— А вещи? Неужели вы их так быстро собрали?
— Вещи? — улыбнулась Татьяна. — Зачем нам ЭТИ вещи? Так, взяли кое-что на первое время.
— Хоцю к Лисе, — сказала Кьяра, протягивая ко мне руки.
Я посмотрела на свои ладони — они все были в клею. А Кьяру Татьяна одела в нарядное бежевое пальто.
— Солнышко, времени уже нет, — ласково сказала Татьяна, — Федерико заедет через час. Обними Лизу. Скажи: приезжай в гости!
— Пиезай в гости, — повторила Кьяра, всё так же протягивая руки.
А я сжала ладони в кулаки, чтобы её не испачкать, да так и обняла — с зажатыми кулаками.
— Ага, — сказал Андрюха, — приезжай, ладно?
Вид у него был несчастный.
— Посмо… — начала я, но не договорила, Кьяра засунула мне в рот палец, и все засмеялись.
— Лёгкой вам дороги, — сказала моя мама.
— Спасибо за подарок, — добавила Ирка, глянув в пакет.
— Это вам спасибо — за вашу чудесную Лизу, — серьёзно сказала Татьяна, — она мне очень помогла. Без неё бы я не справилась.
И они ушли. Вот просто так. Повернулись и ушли. Мама закрыла дверь.
Я разжала кулаки и закрыла лицо руками. А мама обняла меня и прижала к себе.
— Скажи Ирке, чтобы завтра танцевать не заставляла, — пробормотала я.
— Больно надо, — сказала та с деланным видом, — тоже мне, танцор диско нашёлся. Я тебя заставлю говорить тосты. И есть молочного поросёнка. И свадебный торт!
Я поняла, что Ирка тоже пытается вести себя как папа — смешить в трудную минуту. Правда, у неё не выходило — мне по-прежнему хотелось плакать. Но я всё же отстранилась от мамы и помогла Ирке.
— А фигурки жениха и невесты будут? — спросила я. — Вот их я с удовольствием… Сгрызу!
Ирка фыркнула, а потом вдруг сама шмыгнула носом и протянула ко мне руки.
— Бедная ты, бедная, — вздохнула она, и я, обняв её, заплакала.
А магнитола на свадьбе сломалась. Как ни жал Костя на все кнопки подряд, она только молча царапала диски. Выручил дедушкин аккордеон, но я не помню, какие песни он играл. Я проревела всю свадьбу.
Но меня никто не ругал.
Все решили, что это — от радости.
Цветочный магазин
А в мае замаячила дача. Хотя я была уверена, что в этом году будет не до неё.
Не то чтобы это настоящая дача — так, крошечный домик без удобств. Зато есть место для грядок и клумб.
Мама обожает цветы. Особенно пахучие. Они этот кусок земли в Щёлково специально для маминых посадок купили. Каждый год она засаживает его всякими пахучками, вроде душистого табака и всяких прочих. И заставляет нас с папой нюхать их каждый вечер. Ещё она насажала туда помидоров и тыкв. Помидоры она закатывает в банки, а тыквы мы срываем, везём домой, и на поворотах они глухо перекатываются в багажнике.
К Новому году они протухают под кроватью, потому что мы с папой ненавидим еду из тыквы, и мы потихоньку, пока мама работает, выкатываем тяжёлые тыквенные головы на помойку, а потом бежим домой, и нам немножко стыдно и радостно.
В общем, у неё страсть к огороду, но мне казалось, что должен быть какой-то предел. Папа далеко, Кьяра уехала, Андрюха тоже, Ирка вышла замуж и совсем не появляется, бабушка с дедушкой едут на свою дачу, в Мытищах, ну какие тут ещё могут быть тыквы и цветы?
