— Понимаю.
— Я долго думала, как это сделать, и решила, что наших зрителей должны поздравить вы.
— Я? Но почему я?
— Видите ли, пан Ян, со дня нашей первой встречи я не могу забыть вашу улыбку. Есть в ней что-то необыкновенное, обнадеживающее.
— Улыбка как улыбка, — пробормотал Ян.
— Нет. Такая улыбка — редкость, поверьте мне, я в этом разбираюсь. Кроме того… — она приблизила губы к его уху, чтобы что-то сказать, так, что он почувствовал легкий запах ее духов, — то, что нам не удалось тогда, может получиться сейчас. Праздничные программы смотрит гораздо больше людей.
— Вы так думаете?
— Мне бы не хотелось будить в вас, может быть, напрасную надежду. Но разве нам что-то мешает попробовать еще раз?
— В общем… в общем, ничего не мешает…
— Вот видите. Я заеду за вами завтра утром. Доцент Красуцкий согласен. Так вы поздравите наших зрителей?
— Конечно, поздравлю, — улыбнулся Ян. — С радостью.
— В таком случае до завтра.
На следующий день ровно в десять Ян вместе с пани Тарчинской покинул отделение 3 «Б». Ни одна дверь не была для них препятствием, все доктора улыбались телезвезде, а она находила для каждого доброе слово, улыбку, жест. Ян чувствовал себя пажом, сопровождающим свою королеву. Он тоже пытался улыбаться, но так стеснялся, что прятался за плечами пани, что, впрочем, было излишним — на него и так никто не обращал внимания.
В холле портье так элегантно открыл перед ними дверь, что Ян почувствовал себя почти членом палаты лордов. Они сбежали по ступенькам и сели в маленький, красивый «Форд-К». Пани ведущая опустила стекло, махнула своей прекрасной рукой, и, словно по мановению волшебной палочки, все машины вокруг притормозили. «Форд» выехал на освободившуюся дорогу. Тарчинская шаловливым жестом поблагодарила участников движения за помощь, и автомобиль как сумасшедший рванулся в сторону Маршалковской.
В Варшаве уже шла подготовка к праздникам. Витрины магазинов были украшены гирляндами и мигающими разноцветными лампочками. Среди ожидающих своего часа подарков были святые Миколаи из папье-маше, северные олени, тянущие за собой нагруженные сани, гномы с красными носами, укладывающие подарки, косули с огромными, наивными глазами. Взорам очарованных детей представали десятки кукол Барби в картонных упаковках, громоздящиеся до потолка пирамиды конструктора «Лего», расставленные на полках герои популярных комиксов.
На улицах было оживленное движение. Нарядно одетые люди спешили, многие несли пакеты и коробки и махали руками, пытаясь поймать такси.
Багажники автомобилей были забиты подарками, а на задних сиденьях среди коробок и пакетов, утомленные предпраздничной лихорадкой, сладко спали детишки, прижимавшие к себе разноцветные шарики с логотипами «Фуджи», «Макдоналдс», «Фольксваген».
Ян был потрясен. Парк и оживленная Пенькная улица, которая когда-то так ему понравилась, сейчас, в момент праздничной феерии, всеобщей радости и спешки, навеяли на него грусть. Когда машина остановилась на светофоре, ему вдруг захотелось выскочить на тротуар и навсегда исчезнуть в этой радостной толпе, забыть о доценте Красуцком, Пианисте, Профессоре, пани Зосе, Яворском, Поняке и всех несчастных из отделения 3 «Б», вычеркнуть из памяти напрочь, так, как он вычеркнул свою прежнюю жизнь. Но едва он взялся за ручку, как зажегся зеленый свет, «форд» резко сорвался с места и, введя в замешательство водителя огромного грузовика, лихо перескочил на левую полосу. За спиной Яна раздался жалобный писк сирен, «форд» прибавил скорость, должно быть, желая угодить в аварию.
Перед зданием телецентра дрожала на ветру огромная, достигавшая третьего этажа елка. У входа было шумно и многолюдно, без конца подъезжали машины, в которые запрыгивали энергичные мужчины с камерами, какими-то чемоданами и свернутыми кабелями. В холле толпилось множество людей — для участия в программе «Шанс на успех» как раз прибыли кандидаты со всей страны и блокировали вход в страхе, что шанс ускользнет из их рук. Невысокая нервная брюнетка, отвечавшая за кастинг, что-то кричала, обращаясь к участникам шоу, но ее голос терялся в общем гуле. От киоска «Руха» то и дело отходили пани и паны ведущие со стопками газет в руках. Через толпу жаждущих обрести успех граждан с помощью солидных охранников проталкивался известный политик, который по случаю праздников должен был объяснить полякам, что происходит в их стране. Ведущая Тарчинская воспользовалась моментом, проскользнула в кольцо охраны политического деятеля, и они вместе с Яном благополучно миновали фойе. На лестнице было гораздо свободнее, но они то и дело останавливались, чтобы поприветствовать многочисленных знакомых пани, каждый из которых обменивался с ней парой слов.
Ян послушно стоял за спиной своей сопровождающей и прислушивался к тому, о чем идет речь, но понимал немного. Он заметил, что на телевидении люди ведут себя совершенно иначе, чем в отделении 3 «Б». Все делалось в спешке: люди быстро ходили, говорили, жестикулировали. В больнице время словно не существовало, его у всех было вдоволь. Здесь же оно было драгоценностью, и его пустая трата считалась преступлением. Несмотря на то что Тарчинская успела провести на лестнице около двадцати важных разговоров, они с Яном уже через пять минут были на втором этаже. Пани ведущая повернула налево, тревожно взглянула на часы и понеслась по коридору, увлекая за собой Яна. Они свернули направо, затем снова налево, вбежали в маленькую, со вкусом обустроенную кофейню, но пани Тарчинская там не задержалась, а направилась к огромной стальной двери, которая в тот момент была открыта.
Ян изумился. Прямо из кофейни они вошли в огромное помещение, потолок которого терялся в темноте. Зал был ярко освещен и декорирован в народном стиле — заборчиком и цветочками, — а в центре студии безумствовал какой-то разъяренный человек. Дрожащими руками он достал из кармана мобильный телефон и стал истерично нажимать на кнопки.
— Я здесь! Привет! — воскликнула пани ведущая.
Нервный человек перестал теребить телефон.
— Где ты была, черт возьми? — крикнул он. — Все в ярости.
— Ничего с ними не случится, — улыбнулась Тарчинская. — Я привезла вам сюрприз. Познакомьтесь: это Ян, а это Войтек, директор нашей программы.
Директор посмотрел на Яна с нескрываемой ненавистью, а затем отошел и истерично заорал в пространство:
— Начинаем! Всем в студию! Начинаем!!!
На его крик из разных концов помещения стали появляться люди, присутствия которых Ян прежде не заметил. Он хотел познакомиться со всеми, но какая-то длинноногая девица схватила его за руку и потянула в сторону двери. Там стоял стул с потертой спинкой.
— Присядьте здесь, пожалуйста, и подождите, — сказала длинноногая. — Когда придет время, мы вас вызовем.
Ян с огромным облегчением уселся на стуле и стал наблюдать за происходящим.
Пани Тарчинская заняла место в кресле за низким стеклянным столиком. В то же мгновение с разных сторон к ней подъехали три громоздкие камеры и навели объективы на ее прекрасное лицо. Пани с большим воодушевлением начала рассказывать камерам о том, как много на свете случается драм и сколько существует несчастных людей, и о том, что никто о них не помнит и не интересуется их судьбами, а они, бедняги, тем временем умирают в одиночестве, лишенные всякой надежды. Вступление пани ведущей так взволновало Яна, что его глаза наполнились слезами. Он хотел встать, подбежать к пани Тарчинской и признаться, что он с ней полностью согласен. Именно так и есть, а нужно, чтобы было иначе! Он уже хотел было подняться, но вдруг вспомнил, что его еще не вызывали. Ян огляделся в поисках длинноногой девушки. Та сидела за маленьким столиком и была поглощена набором эсэмэски. Ян снова уселся на стул, но пани Тарчинская как раз закончила свое вступление.
В студии началось энергичное движение. Кресло и стеклянный столик сменила великолепно наряженная елка. К пани ведущей подбежала какая-то женщина с грудой роскошных полушубков,
