ДОЦЕНТ И ПАНИ ВЕДУЩАЯ
Доцент Красуцкий, возглавлявший отделение 3 «Б», был для пациентов почти богом. Больные мучились неделями, чтобы понять, что с ними произошло, а он умел объяснить их состояние несколькими словами. Пациенты терялись в догадках, что будет с ними дальше, а он знал это и без труда мог описать им их будущее. Больные надеялись, что им станет легче и они вдруг выздоровеют. Красуцкий не заблуждался, он знал, что в девяносто пяти случаях из ста никакого выздоровления не будет и не может быть, но не говорил об этом пациентам по причине своей деликатности.
Единственное, чего доцент Красуцкий не знал, так это того, почему именно эти, а не другие люди страдали шизофренией, психозами, неврозами, депрессией. Ему были известны разные теории на этот счет, он прочитал немало диссертаций о происходящих в человеческом мозге химических процессах, познакомился с работами, авторы которых утверждали, что для психики огромное значение имеет окружающая обстановка, но так и не отыскал исчерпывающего объяснения.
Многие годы главного врача не покидало ощущение, что шизофрению и другие душевные болезни посылает людям Творец, лично режиссирующий каждый случай. Конечно, Красуцкий не был таким глупцом, чтобы делиться с кем-нибудь своими догадками; напротив, он научился так деловито и учено рассуждать ни о чем, что в кругу психиатров прослыл очень авторитетным специалистом. Можно сказать, он вел двойную жизнь, попеременно обращаясь то к правилам научного мира, то к Божественному разуму.
Так он лечил и больных. Назначая им фенактил и другие лекарства, а порой и электрошок, он был глубоко убежден в том, что против воли Божией, выраженной таким мучительным способом, бесполезен любой электрошок. И по большей части был прав.
Взгляды доцента Красуцкого, которые любой психиатр признал бы заблуждением, для больных были спасением. Он лечил их так, как мог, не мучил процедурами, не боролся с судьбой, не испытывал на страдальцах новых революционных методов лечения. Он создавал им все условия для больничного существования. Кто-то из пациентов переживал здесь великую любовь, кто-то писал стихи или картины, кто-то с большим удовольствием прогуливался по парку. Так и проходила жизнь у доктора и его пациентов.
Два дня спустя по прибытии в отделение 3 «Б» Яна пригласили в кабинет главного врача. Красуцкий указал ему на удобное кресло, стоящее напротив его письменного стола, и, изучив результаты обследования, которое было проведено самым тщательным образом, спросил:
— Значит, вы ничего не помните?
— К сожалению, ничего, пан доцент.
— Типичный случай. А вы стараетесь что-нибудь припомнить?
— Очень. Без конца об этом думаю, но…
— Не надо так уж стараться. Зачем постоянно думать об одном и том же? Ведь много других тем.
— Но мне нужно знать, кто я.
— Действительно нужно?
— Конечно. Как же иначе? Это ведь самое главное.
— Вы уверены? — Доктор улыбнулся. — Впрочем, это немаловажно. Хочу вкратце объяснить, что с вами произошло. Сначала было предположение, что ваша амнезия вызвана ударом по голове. Так часто бывает.
— На меня напали и ударили по голове?
— Обследования не показали ни малейшего следа удара. На вас никто не нападал.
— Что же в таком случае со мной случилось?
— Ваше состояние также могло быть вызвано болезнью мозга, например, синдромом Корсакова, но ничего подобного исследования не подтвердили. Вы совершенно здоровы.
— Так почему же я ничего не помню?
— Вот именно. Я полагаю, вы не помните, потому что не хотите помнить.
— Но я очень хочу!
— Вы заблуждаетесь. Осмелюсь предположить, в вашей жизни случилось какое-то несчастье, возможно, трагедия. Сначала вы пытались справиться с этим рациональными способами, но это ничего не дало. Потом вы стали надеяться на чудо, но его тоже не произошло. Не в силах побороть проблему, мозг воспользовался защитными механизмами психики и вытеснил переживание.
— Я не совсем понял. Что вытеснил?
— Всю жизнь. Вы выбросили из головы всю свою жизнь и обрели свободу. Вас должно это радовать.
— Но я не рад. Я очень несчастлив.
— Вот здесь собака и зарыта. Поскольку нечеловеческим усилием вам удалось все забыть, то, ясное дело, вспомнить вы ничего не сможете. Слишком сильные механизмы психики задействованы. Бесполезный труд, пан Ян.
Ян был в отчаянии.
— Значит, я… так будет всегда?
— Не обязательно. — Красуцкий склонился над бумагами. — Самому не удастся вспомнить. Но ведь мы можем воспользоваться помощью извне.
— Каким образом?
— Но ведь у вас была прежде какая-то жизнь. Вы жили в каком-то городе, где-то работали, может, у вас жена и дети. У тех, кто вас знал, нет амнезии. Достаточно им вас увидеть, и все сразу выяснится.
— Но как они меня увидят? Кто они?
— Мы этого не знаем. Покажем вас всем. Одна дама на телевидении в своей программе показывает зрителям таких людей, как вы. Вопрос только в том, хотите вы этого или нет.
— Конечно. Как же я могу не хотеть?
— Обращаю ваше внимание на то, что в таком случае все вытесненное вашим сознанием вернется.
— Пускай. Я готов.
— На всякий случай я дам вам время на размышление до завтрашнего обхода. Тогда и скажете свое окончательное решение.
Доцент встал. Беседа была окончена.
В ту ночь Ян не мог уснуть. Скоро, может быть, через несколько дней, он узнает, кем является, встретится со своей семьей, друзьями, увидит собственный дом, обстановку, усядется в любимом кресле.
— Слава Богу… — прошептал он. — Слава Богу.
Потом стал воображать, из кого может состоять его семья, как выглядят родные, и только около четырех утра, утомленный размышлениями, уснул.
Пани Иоанна Тарчинская, женщина лет тридцати пяти, энергичная светская особа, обладала незаурядной красотой. Она десять лет работала на телевидении, знала всех, и все знали ее.
Она была очень чувствительной, когда сразу после окончания университета устроилась на работу в молодежную студию. Ее печалили раздавленные машинами жабы, она сочувствовала размножающимся без всякой меры божьим коровкам, которых истребляли распылением химикатов, а завидев охотника, приходила в ярость. На телевидении, скупом на эмоции, ее быстро перевели из молодежной редакции в программу о животных, где она с чувством рассказывала телезрителям о покалеченных собачках, кошечках, хомячках, морских свинках, попугайчиках и прочих меньших братьях человека. Из этой программы она должна была перекочевать в другую, повествующую об исчезающих видах животных, но в силу интриги, так и оставшейся неразгаданной, в последний момент ей отказали, тем временем вакантное место в кошаче- собачьей передаче оказалось занято, и редактор Тарчинская осталась не у дел.
Казалось, она закончит карьеру ответами на письма телезрителей или рецензентом телевизионных программ, но неожиданно заболела старенькая телеведущая, которая вела программу, рассказывающую о людских несчастьях под названием «Пропавшие, потерянные, разыскиваемые». В связи с отсутствием лучших кандидатов в передачу была срочно приглашена пани Иоанна. Программа выходила почти в два
