Валера уставился на фиолетовую лужицу.
- Вот это? Шура, по-моему, это слюни!
- Я знаю что слюни.
- Шура, тебе, по-моему, кто-то плюнул в тетрадь! Какая-то сволочь плюнула, представляешь, прямо к тебе в тетрадь!
Петренко начал терять терпение.
- Лерик, я сам хорошо знаю, чьи это слюни есть. Кто сюда влил чернил?!
- Что ты хочешь сказать, когда говоришь, что знаешь, чьи это слюни? Ты хочешь сказать, что это я плюнул к тебе в тетрадь?!
- Да нет же, это мои слюни…
- ТВОИ??!!!
Валера артистично вытаращил глаза:
- Шура, вот эта фиолетовая фигня вытекла у тебя изо рта? Шура, я не врач, но я не ошибусь. Шура, ты болен. У нормального бойца нет таких слюней. Не веришь? Вот давай, мы с Шуриком сейчас плюнем каждый для сравнения тебе в тетрадь. Ты сразу все сам поймешь. Вот давай свою тетpадочку…
Петренко торопливо отдернул свою тетрадь и брезгливо посмотрел на Валеру.
- Ты к себе плюй, Лерик. Ко мне не надо.
- Ну конечно, ты сам себе наплюешь. Вон как у тебя хорошо получилось.
Петренко обиженно отвернулся.
Тут вдруг Частухин завопил истошным голосом:
- Встать! Смирно!
Мирно дремавший Сизоненко резко вскочил и выпятил грудь, стоя по стойке 'смирно'. Остальные вскочили не так сноровисто, хотя и дружно.
Но вместо ожидаемого офицера в дверях замаячила перепуганная рожа Штрауха, не ожидавшего такой встречи. Увидев, что это всего лишь Штраух, Сизоненко выдохнул и скомандовал:
- Вольно, садись, - и сам пошел разбираться с Частухиным и Штраухом.
- Так, Частушкин, сначала ты. Чего ты орешь, когда в расположение прется всего лишь Штрухман? Я, конечно, плохо знаю ваши взаимоотношения. Может быть, ты его уважаешь очень сильно, и настаиваешь, чтобы все, как один, вставали в тот торжественный момент, когда какой ни будь Штрухман вламывается сюда неизвестно зачем. А если все Штрухманы Хабаровского края попрутся сюда, чтобы получить свою долю почестей? Что молчишь, Частушкин? Ты что, сильно уважаешь Штрухмана?
- Да нет…
- О! Штрухман! Ты гляди, даже Частушкин тебя не уважает. А может быть, он прав, Штрухман, чего тебя уважать? На занятиях сам спишь, а другим спать не даешь… Какого черта ты вообще приперся сюда, Штрухман? Я же вам дал важнейшее персональное задание!
- Вот я и пришел…
- Что?! Я же сказал вам что делать!
- Вот я и пришел сказать, что мы уже все сделали…
- Штрухман, не лги. Я тебе не мама, и не буду тебе объяснять, что врать нехорошо.
- Да мы действительно все сделали…
- Штрухман. Сейчас. Я я тебе покажу и докажу, Штрухман, как ты жестоко ошибаешься. На это мне потребуется ровно десять минут. Пошли. Всем остальным - перерыв десять минут.
Сизоненко со Штраухом ушли. Ионов кивнул и поморщился:
- Да, сейчас он жестоко покажет Шуре, как тот жестоко ошибался. До ужина, однако, придется ребяткам драить унитазики… Пошли, что ли покурим.
Курящие двинулись на перекур в туалет, где застали унылую команду чистильщиков.
- А где сержант? - вполголоса спросил Ионов.
- Они какают-с, - с полупоклоном ответил Штраух, - просили-с не беспокоить.
Как бы ни аккуратно курили ребята, все равно пепел попадал на пол, и далеко не все окурки и спички попали прямо в урну. Через десять минут из кабинки появилось счастливое лицо сержанта.
- Штраух! А ты говорил - все чисто! Ты глянь на пол - весь пол затоптан, окурки, спички возле урны. А в урну, небось, вообще страшно смотреть. Я уж не говорю про унитазы - да взять хотя бы вот этот - позади меня. Ты посмотри - он же загажен до краев!
Через неделю после присяги, в субботу, молодые солдаты загрузили в грузовик свои пожитки, и переехали непосредственно к месту прохождения службы. Настроение у всех было неважное. Все осознавали, что сейчас им с лихвой придется хватануть всех тягот и лишений воинской службы, плюс к этому их, несомненно, ожидала такая крутая вещь как 'дедовщина', которой их часть славилась на весь Хабаровский батальон охраны штаба округа.
Новички втайне надеялись оказать хоть какое-то организованное сопротивление давлению со стороны старослужащих. Многим как-то не верилось в то, что как же можно их, таких здоровых и больших взять в оборот.
- Да мы и не поддадимся! - горячился Штраух, - что у нас, силы, что ли не хватит постоять за себя?
Силы у новичков действительно было не занимать. Шурик, например, стоял третьим с конца по росту во всем взводе молодого пополнения. Но уверенность в своих силах потихоньку таяла день ото дня и напрочь разбилась в тот момент, когда автобус подкатил к казарме.
Казармы, собственно как таковой, попросту не было. То, что выполняло ее функции, находилось в откосе холма. Это было что-то вроде большой землянки с двумя входами. Рядом с этой 'казармой' дымилась труба такой же маленькой подземной котельной.
Возле казармы стояли скамеечки для курения, и на этих скамеечках сидели двое совершенно голых и совершенно лысых солдата. Они вальяжно курили и с интересом поглядывали на подошедший автобус. Мягкие снежинки неторопливо опускались к ним на плечи и лысые головы, где с шипением таяли. Могучие мускулы уверенно перекатывались под раскрасневшейся после бани кожей обнаженных аборигенов. Эта картина производила впечатляющее, чтобы не сказать - удручающее, впечатление.
Новобранцы выбрались из автобуса и построились перед казармой. Голые атлеты спокойным взором наблюдали за молодым пополнением.
- Сизый, никак ты щеглов привез? - скучающим голосом окликнул один из них Игоря Сизоненко.
Игорь обернулся, пожал плечами, и бодро кивнул:
- Ага.
- Ну и как они? - спросил другой абориген. - Врубаются?
- Да нормально пока, - снова пожал плечами Игорь. Было видно, что он себя чувствует здесь вовсе не так вольготно и уверенно, как во время прохождения 'Курса молодого бойца'. Игорь был 'фазаном', и в свои права вступил всего лишь два месяца назад. А здесь, на скамеечке, судя по всему, сидели 'деды' - народ крайне уважаемый.
Деды поднялись и, демонстрируя все прелести крепких молодых мужских тел, проследовали в казарму.
Сизоненко подождал, пока за дедами захлопнется дверь казармы и явно перевел дух:
- Мрачные фигуры, - пояснил он. - Завгар и Печка. В миру - Завгородний и Печейкин. Мрачные деды. Под руку таким лучше не лезьте - прибьют на раз. Лучше от таких держаться подальше.
- Это что, самые здоровые здесь? - спросил кто-то из строя притихшим голосом, в котором чувствовалась слабая надежда.
- Нет. Есть и поздоровей. Причем, значительно поздоровей. Ну - в общем, так. Здесь уже часть, тут уже другая жизнь. Тут я вам уже не тот Игорь, которого вы знали. Законы тут уважают, и уважать их надо с обеих сторон. Вы тут - щеглы. Я - фазан. Отношения должны быть соответствующими. Все вопросы - теперь к молодым. Ко мне не вздумайте подходить. Я вас научил, чему мог - пользуйтесь знаниями. Я с вами расстанусь, если не заставят с вами ночевать на первых порах. Я, кстати, полагаю - заставят. А теперь, шагом марш в баню.
В бане помылись очень быстро и очень тщательно. Банщик строго следил за чистотой выходящих щеглов. После бани все получили нижнее белье без пуговиц, или с половинками таковых, другими словами то, какое осталось. Все кое-как натянули его на себя и не успели опомниться, как Сизоненко погнал их всех наверх, в сопки. Именно в сопках располагалась Шестая арка, в которой предстояло Шурику и его товарищам провести последние недели, перед тем как влиться в общую среду.
Столовая была построена по принципу землянки. В нее приходилось спускаться. Она была тесной и мрачной. Окна отсутствовали. Отсутствовала также и вентиляция, поэтому на потолке скапливался конденсат и капал сверху на головы и плечи. В углу стояла специальная Т-образная палка с тряпкой, которой рабочий из наряда по столовой протирал потолок, как-то пытаясь исправить положение. Рабочих наряда по столовой называли 'сантехниками' по традиции имевшей незапамятные корни. Кстати, тут же новобранцы познакомились еще с одной традицией. Оказывается, при входе в столовую нужно было четко и громко произнести 'Приятного аппетита'. А присутствующие в столовой 'молодые' и 'щеглы' должны были хором дружно отвечать за всех:
'Спасибо'. После того как поешь, полагалось помочь 'сантехнику' прибрать посуду и протереть столы. Но делать это рекомендовалось не всем, чтобы не толкаться, а человекам трем - четырем. Еще двоих стабильно прихватывали с тем, чтобы они принесли воды из расположенной на улице скважины. Ну а после ужина святым занятием для 'молодых' и 'щеглов' была чистка картошки. Причем, звание при этом не учитывалось. Здесь, как и во всем остальном, учитывался лишь срок службы.
Впечатление от подземных казармы и столовой, а также условия их проживания в подземной арке действовали на Шурика просто угнетающе. И вечером, укладываясь в койку, он почувствовал, как где-то глубоко внутри у него еще больше обострилось щемящее ощущение безнадежности, которое вместе с нарастающим чувством усталости не покидали его с момента, когда он вышел за порог дома, чтобы вернуться туда лишь через полтора года.
