Социальная лингвистика [с таблицами]

разновидностей языка (см. схему).

Понятие 'язык художественной литературы' (на схеме соответствующее 'пространство' располагается параллельно всему общенародному языку) следует отличать от категории 'литературный язык'. 'Литературность' литературного языка (т. е. правильность) создается оппозицией 'нормативная — ненормативная речь'. 'Художественность' языка художественной литературы создается его эстетической функцией (см. с. 21–23), его изобразительно-выразительной направленностью. Вопрос о 'правильности' языка в художественном тексте (например, о допустимости просторечия, диалектизмов, арготизмов, как и профессионализмов, канцеляризмов и т. п.) просто не важен: для писателя все, что есть в общенародном языке, — это все средства изображения и выражения, при этом выбор конкретной 'краски' диктуется не оглядкой на языковую нормативность, а художественной целесообразностью, эстетической мотивированностью (вспомним топографический план Бородинского сражения не в учебнике истории, а в художественном тексте — в 'Войне и мире'). Как в литературе нет запретных тем, так в языке художественной литературы нет запретных слов. Язык художественной литературы — это и зеркало всего богатства общенародного языка, и возможность для художника слова отразить мир и выразить новые смыслы. (О представленной на схеме категории 'кодифицированный литературный язык' см. с. 37–39).

ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫК	Литературный (нормированный) язык	Кодифицированный литературный язык	Официально-деловые стили	Научно-технические стили	ЯЗЫК ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
			Язык радио, телевидения, газет
			Устная публичная речь
		Некодифицированная речь	РАЗГОВОРНАЯ РЕЧЬ
	Нелитературные формы существования языка		Просторечие	Молодежное арго, сленг
			Территориальные диалекты	Профессиональное просторечие, социальное арго

Природа языковых норм

В дописьменных языковых коллективах, до того, как начинали складываться функциональные разновидности языка, у говорящих еще не могли появиться оценочные представления о чужой или своей речи как о 'правильной' или 'неправильной'. А.М. Пешковский в классической работе 'Объективная и нормативная точки зрения на язык' (из сборника 'Русский язык в школе' 1923. Вып. I) так характеризовал это 'естественное' (первоначальное) отношение человека к языку:

'В естественном состоянии языка говорящий не может задуматься над тем, как он говорит, потому что самой мысли о возможности различного говорения у него нет. Не поймут его — он перескажет, и даже обычно другими словами, но все это совершенно 'биологически', без всякой задержки мысли на языковых фактах. Крестьянину, не бывшему в школе и избежавшему влияний школы, даже и в голову не может прийти, что речь его может быть 'правильна' или 'неправильна'. Он говорит, как птица поет. Совсем другое дело человек, прикоснувшийся хоть на миг к изучению литературного наречия. Он моментально узнает, что есть речь 'правильная' и 'неправильная', 'образцовая' и отступающая от 'образца'. И это связано с самим существованием и с самим зарождением у народа литературного, т. е. образцового наречия' (цит. по публикации в издании: Звегинцев 1965, 292).

С углублением функциональной дифференциации языковых средств представления говорящих о 'правильном' и 'ненормативном' в речи усложняются: складываются 'частные' ('малые') нормы отдельных стилей, т. е. представления говорящих о 'должном' и 'недолжном' (ненормативном) в официально-деловом общении, в научном изложении, в разговорной речи, в том числе в профессиональной разговорной речи. Например, то содержание, которое в официальном медицинском отчете будет передано фразой Внутримышечные инъекции пенициллина не дали значимого улучшения состояния больного, в профессиональном, но не официальном разговоре двух медиков может быть выражено так: Пробовали пенициллин — не помогает. При этом оба варианта соответствуют не только общим нормам литературного языка, но и своим более узким дифференцированным нормам отдельных функциональных разновидностей языка (стилям). Естественная 'свернутость' разговорных конструкций приемлема и обычна именно в разговорной речи. Если же разговорные слова и обороты попадают в официальный текст (по недосмотру ли, по случайности или потому, что пишущий недостаточно владеет нормами деловой речи), то они воспринимаются как неоправданная фамильярность и способны дискредитировать все сообщение. И напротив, слова и конструкции официальных и книжных стилей, по инерции перенесенные в неофициальное устное общение, нарушают узус[19] разговорной речи. Ср. реплики в неофициальном разговоре двух знакомых в вестибюле поликлиники: Я по вопросу зубов…; По дороге полкило творогу приобрел…; Он в нашем микрорайоне проживает. Иногда в таких стилистических диссонансах проявляется некоторая напряженность или неуверенность говорящего; иногда канцелярские обороты настолько проникают в узус обиходного общения, что естественное 'стилистическое чутье' у части говорящих притупляется.

Свой узус, свои-представления о 'должном' есть и в диалектах, и в просторечии, и в арго. Так, русская крестьянка рассказывала диалектологу Е.В. Ухмылиной: В Ку?йбышыви я гыварю? 'тибе?', а дамо?й приеду — 'табе?', и пояснила, что, если в деревне говорить 'по-городскому' — 'тибе?', смия?тца бу?дуть или скажут: Выбража?т ана?. В повести Л. Жуховицкого молодой журналист спрашивает знакомую женщину: Ира, вы где работаете? но, видя ее удивление (оба еще прежде поняли, что психологически они 'свои люди'), спешит, поправиться: Старуха, ты где ишачишь? Таким образом, природа языковых норм в своих основных чертах сходна и в литературном языке, и в диалекте, и в молодежном арго. Главный признак нормы — это существование у