Гузенко, став на путь предательства, перешел на службу к канадцам. Он хорошо понимал, что с пустыми руками ему в Канаде делать нечего, поэтому решил выдать канадским властям собранные им за два года, пока он работал шифровальщиком в аппарате военного атташе, подробные данные о деятельности советской военной разведки в Канаде.
К побегу он готовился с момента приезда в страну.
Секретные материалы, которые он передал, в конце концов (после долгих обращений по разным адресам) Королевской канадской конной полиции (полицейская служба Канады), всесторонне разоблачали деятельность советской военной разведки в этой стране, а по своему значению и ценности не имели себе равных в истории побегов и предательств разведчиков. Они могли сравниться по резонансу и последствиям для последующей деятельности разведки только с делом Филби и Блэйка, да и то в известной мере.
Мне по долгу службы пришлось заниматься делом Гузенко, и, конечно же, я был свидетелем того, как реагировали на это предательство не только руководство военной разведки, но и высшие должностные лица Советского Союза.
По причине недопустимой беспечности, ротозейства и легкомысленного поведения военного атташе СССР в Канаде полковника Заботина и его трех помощников — полковника Мотинова, майора Рогова и майора Соколова (к началу 90-х годов все они, насколько мне известно, стали генерал-майорами и находились либо в запасе, либо в отставке), которые доверяли Гузенко всю свою переписку для хранения или уничтожения, на руках у перебежчика оказались секретные документы. Он снимал копии с тех, которые шли в архив, а материалы, требующие уничтожения, хранил в надежном месте. Своей преступной деятельностью Гузенко занимался с 1942 по 1945 год.
В истории Гузенко были нарушены все писаные и неписаные законы секретной службы. По существующим в разведке правилам шифровальщик не имеет права жить на частной квартире — ему обязаны предоставить жилую площадь в помещении, имеющем экстерриториальность, то есть в посольстве. Так оно в начале и было. Но у Гузенко рос маленький ребенок, который иногда по ночам кричал, а жена военного атташе не терпела детского плача. В результате Заботин, находившийся под каблуком жены, заставил Игоря Гузенко переехать на частную квартиру.
В то же время Мотинов и Рогов, также вопреки инструкциям, по своей инициативе стали заводить подробные личные дела на всех, с кем они работали или которых в тот момент «разрабатывали». В этих досье содержались имена, адреса, места работы и другие данные и на уже действующих агентов, и на лиц, которых они собирались в дальнейшем сделать своими осведомителями.
Материалы хранились в сейфе у Мотинова, ключом к которому по правилам мог пользоваться только он сам. Второй же ключ, опечатанный, в специальном пакете, на всякий «пожарный случай» должен был храниться у старшего шифровальной комнаты и никому не выдаваться. Но Мотинов по глупой наивности не предполагал, что Гузенко уже давно подобрал ключ к его сейфу и систематически прочитывал все секретные документы, снимая с них копии.
Сама история побега шифровальщика советского посольства в Канаде довольно необычна. Еще в сентябре 1944 года начальник управления подумывал об отзыве Гузенко на родину и для начала приказал переселить его в дом военного атташе. Полковник Заботин, опять же пойдя на поводу у жены, не выполнил этого приказа Центра. Позднее, через год, в августе 1945, тогдашний начальник ГРУ генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов сам составил телеграмму с категорическим приказом Заботину немедленно отправить Гузенко и его семью в Москву. Помню, тогда Федор Федорович вызвал меня к себе и с гордостью показал текст телеграммы, которую он отправил. Прочитав ее, я схватился за голову: телеграмму-то будет расшифровывать сам Гузенко! А она содержала явные угрозы в его адрес. Но Кузнецов слабо представлял последствия своего опрометчивого шага и никого не хотел слушать. Телеграмма, между тем, благополучно дошла до адресата в Оттаве. Естественно, получив и расшифровав подобную депешу из Центра, испуганный Гузенко сразу же собрал все имевшиеся в его распоряжении документы и сентябрьским вечером 1945 года тайно покинул квартиру.
Свой ценный товар шифровальщик предлагал различным организациям вплоть до местных газет, но ему нигде не верили. Два дня он был в бегах. В это время его легко можно было задержать, но этого никто не сделал. 7 сентября Игорь Гузенко в конце концов попал в надежные руки Королевской канадской конной полиции, которая и начала раскручивать предателя. Бегство в «свободный мир» шифровальщика советского посольства в Канаде произвело на Западе эффект разорвавшейся бомбы. Список агентов, которых выдал Гузенко, включал многих известных в Канаде и за ее пределами людей — членов канадского парламента, ученых-атомщиков, руководящих деятелей компартии и некоторых лиц из других стран. Поскольку связи канадской сети ГРУ простирались в США и Великобританию, полиция Канады установила контакт с контрразведывательными службами этих стран. Шифровальщик превратился чуть ли не в национального героя этой страны. Премьер-министр Канады сразу же направился в Вашингтон на встречу с президентом США, чтобы обо всем его проинформировать.
В Оттаву спецрейсами прибыли едва ли не все крупнейшие специалисты по советской разведке из разных стран мира. Единственной целью их визитов была встреча с Гузенко. Конечно, все они осознавали, что данные советского шифровальщика носят ограниченный характер и не простираются дальше тех материалов, которые он выкрал из тайников советской резидентуры в Канаде. Перебежчик же, в свою очередь, желая придать себе вес, принялся фантазировать, выдумывать имена, истории, которых на самом деле не было. Тем не менее, на его удочку попались многие. Такие крупные эксперты, как Питер Райт из Великобритании (автор нашумевшей книги «Spy Catcher») и Джеймс Энглтон из американского ЦРУ, подозревавшие абсолютно всех, поверили этим выдумкам. В дальнейшем уйма времени, сил и средств была потрачена на проверку фантазий Гузенко.
Для того, чтобы представить себе, что в это время происходило в Москве и какова была первая реакция Центра на побег Гузенко, надо вернуться немного назад, в 1944 год.
Начальником военной разведки в то время был Иван Ильичев, позднее, после войны, долгое время работавший на различных должностях в МИДе СССР. В 1944 году мы начали готовить первые предварительные оценки деятельности военной разведки по обеспечению информацией советских вооруженных сил и оказанию им непосредственной помощи для осуществления успешных действий по разгрому немецко-фашистских войск. Стратегическая военная разведка в то время подчинялась лично Сталину. Оперативная военная разведка, то есть разведка фронтов и войск, находилась в подчинении начальника Генерального штаба. Все внимание стратегической военной разведки в те годы было сосредоточено на получении конкретных данных о планах, намерениях, численности и группировках немецко-фашистских войск, особенно на советско-германском фронте. Вторым главным направлением была деятельность, направленная против Японии. На это были нацелены все наши службы. Остальные направления нашей работы в тот период носили второстепенный характер. Разведка против США и Канады, в сущности, преследовала ту же цель, то есть получение в этих странах данных о военных противниках Советского Союза — Германии и Японии.
Внешне казалось, что против Соединенных Штатов и Канады прямой разведывательной деятельности не ведется, за исключением технической разведки (получение данных о новых военных технологиях). Но нас беспокоили и другие вопросы: что будут делать Соединенные Штаты после успешного окончания войны, какова будет их политика по отношению к Советскому Союзу, что произойдет с их мощными и многочисленными вооруженными силами после победы над фашистской Германией и ее сателлитами. Интересовали также люди, работающие на нас: как они выполняют свои обязательства, каковы их взаимоотношения, готовы ли они к решению новых задач, понимают ли возникающую в мире принципиально новую ситуацию, связанную с разгромом гитлеровской Германии. На эти вопросы надо было получить ответы, чтобы строить планы на будущее. Кроме того, у наших сотрудников могло накопиться много вопросов и личного, и служебного характера, на которые тоже надо было дать ответы. А существующая модель разведслужбы такой возможности не представляла. И вот весной 1944 года я, как заместитель начальника Первого управления военно-стратегической разведки, должен был отправиться в США, Канаду и Мексику. Было заранее оговорено, что ни с кем из «нелегалов» я встречаться не должен.
Вопрос о том, в качестве кого ехать по такому сложному маршруту, долго не обсуждался. Самое удобное было отправиться дипломатическим курьером, к тому же я уже ездил дипкурьером в разное время, в том числе и во время советско-финской войны, знал технику этой службы, обращение с дипломатической
