Для того, чтобы получилось «много» и «дёшево» пришлось на ходу менять технологию изготовления. Три месяца назад Козиновы перешли с меди на силумин, но первые партии начали быстро выходить из строя – недопрессованный эрзац трескался, сделанные из него испарители крошились, как говорили медики «от пристального взгляда». Детали следовало очень быстро заменить, причем крайне желательно на ещё более дешёвые.
Козинов в целом был совершенно согласен с нареканиями, признавал факт недоработки, от имени мануфактуры обязался как можно скорее исправить поломки, заменив все испорченные детали… но с солидной доплатой за внеплановую работу и срочность. Поволоцкий, играющий роль требовательного тарана, намекал на то, что так недолго и по саботажной статье пойти. Козинов оскорблено перечислял срывы поставок, проблемы смежников, нехватку мощностей, жаловался на то, что треть его квалифицированного персонала принудительно перевели на военные заводы — собирать артиллерийские взрыватели и зенитные ракеты. Рассказчику эти аргументы, наверное, казались новыми, но и Анна, и Александр, слышали их не первый и даже не десятый раз, поэтому должного впечатления они не производили.
Через четверть часа такого разговора Поволоцкий осатанел и твердо решил, что сейчас он даст хлыщу в морду, а затем накатает подробную жалобу лично Его Величеству.
И в этот момент в разговор вступила Лесницкая.
— Вадим Гостомыслович, Александр Борисович, — вежливо, очень мягко и почти задушевно пропела она. Так умеют говорить лишь самые одаренные и хитрые дщери Евы, вкладывая в каждое слово нотку некой интимности, тайны, всегда обещающей больше, чем дающей. – Давайте немного умерим пыл.
Поволоцкий сморщился, но разжал кулаки, Козинов так же чуть расслабился, хотя так и не опустил надменно задранного подбородка.
— Вадим… Мне можно так вас называть? – обратилась Анна к Козинову. Фабрикант держал оборону стойко, но голос красивой брюнетки, словно пение сирены, проник даже в закалённую как сталь душу миллионщика. – Вы упускаете из виду один очень значимый нюанс.
— Который? – осведомился Вадим.
— Подумайте. Война, так или иначе, закончится, и если победят наши враги, деньги вам уже не понадобятся. Но мы ведь верим в победу сил добра, не так ли? В этом случае…
Лесницкая сделала многозначительную паузу. Козинов нахмурился, но скорее с неподдельным интересом, нежели в отрицание.
— Представьте, — тонкая изящная ладонь Анны плавным жестом развернулась над столом, словно указывая в будущее. — Ваши послевоенные товары – медицинское оборудование, фармацевтика. И на всем – строгая надпись, скажем, тонкими золотыми буквами на черном фоне, «Поставщик армии Его Величества. Вместе в труднейшие годы».
— Та–а-ак… — протянул Вадим, барабаня пальцами по столу, в его глазах забрезжило понимание. – Реклама.
— Нет, нечто гораздо большее — репутация, которую нельзя купить за деньги, а можно только заработать в истинно суровые и тяжелые времена. Репутация, которая будет кормить ваших детей и внуков десятилетиями.
У Поволоцкого отвисла челюсть. За короткое время знакомства он привык воспринимать Лесницкую как умного и профессионального чиновника, не менее, но и не более. Сейчас же он увидел обольстительно красивую женщину, с умом, проницательным и острым как стилет, обладающую совершенным чувством меры.
— А знаете… — после короткой паузы Козинов внезапно, совершенно купеческим жестом поскреб гладко выбритый подбородок, словно поглаживая окладистую бороду. – Это очень интересная мысль, я сегодня же без промедления передам батюшке. Решение будет за ним, обещать ничего не могу. Но приложу все усилия.
Больше всего на свете Поволоцкому хотелось добавить угрозу напоследок, чтобы зазнавшийся фабрикант не думал о себе слишком много. Но невероятным усилием воли он сдержался – в этом было бы слишком много от ребячества, мальчишеской ревности к более успешному переговорщику.
Козинов отбыл восвояси. Анна собрала бумаги в прозрачный чемоданчик.
— Забавно. И грустно, — произнес Александр. – Если бы кто?нибудь описал это в книге года три назад – никто ведь не поверил бы. Хирург–консультант фронта лично выбирает места для размещения госпиталей и помогает найти поставщика…
— А контрразведка в моем лице ведёт переговоры с тем самым поставщиком… — легко подхватила мысль женщина, защёлкивая миниатюрный шифрованный замок. – Никакого порядка, все лично, торопливо и почти бессистемно. Как говорит наш шеф, «война есть упорядоченный хаос». Порядок она обретает в трудах кабинетных исследователей.
— Простите… — произнес Александр, видя, что женщина встаёт, лёгким, почти незаметным движением одергивая юбку. Он тоже поднялся и вновь отметил, что даже на фоне его солидного роста Лесницкая не кажется маленькой. – Не откажетесь ли вы…
Он замялся, но Анна улыбнулась ему, не казённо и пусто, как при встрече, и не обволакивающе коварно, как фабриканту, а очень мило и доброжелательно.
— Давайте здесь пообедаем вместе, — сказал он на одном дыхании, словно в омут бросился. – Можно вас пригласить?
— Давайте, — просто и коротко ответила она. – Только недолго, меня ждёт дорога.
— Я подвезу, — пообещал Поволоцкий, предупредительно подавая ей руку, помогая сесть обратно.
— Но вы должны развлечь меня светской беседой, — сказала Лесницкая, и в уголках её глаз на мгновение прыгнули чертики. – Это непременное условие. Какие?нибудь увлекательные истории из военного прошлого.
— Не обещаю светскости, — честно ответил Александр. – Я все?таки батальонный хирург, а не «адъютант, равно храбрый и элегантный», поэтому истории у меня соответствующие.
— Они суровы и брутальны? – осведомилась Анна.
— Скорее грубы и незамысловаты. Например, однажды, мы обрели целый ящик английских консервов. Это было девять лет назад, в южной Африке.
— Трофей? – уточнила женщина, небрежно пролистывая куцее меню, отпечатанное смазанным шрифтом на неровно обрезанном листе желтоватой бумаги..
— Обрели, — неопределённо повторил хирург. – Всем досталось мясо, а у меня были овощи, я их отдал местным ребятишкам. А потом оказалось, что консервы мясоовощные и мясо внизу, а я просто открыл банку не с той стороны.
— А откуда эти «адъютанты»?
— Это идеал Сен–Сирской военной академии, когда её основали, она должна была именно таких выпускать. А через два года после её открытия, в тысяча восемьсот семидесятом — «завтрак в Страсбурге», и понеслась Великая война. А уже через год вместо храбрости и элегантности требовалось, в первую очередь, умение окапываться. Видел я довоенные рисунки французской гвардейской кавалерии — кони в эскадронах по мастям, медные каски сверкают, золотые кушаки, белые перчатки… «магнетизм кавалерийской атаки и ужас холодной стали». Это не стихи, это устав такой.
— Добрые старые времена?
— Старые. Но ох, какие недобрые… Только в Великую войну убитых и умерших от ран стало больше, чем умерших от болезней. При том, что в начале её умирало больше половины раненых, а больше половины выживших становились калеками. Потом пришли Пирогов, Листер, Склифосовский и всех научили. А потом мы замерли в развитии и продолжили учиться только год назад. Мда, что?то у меня со светской беседой не ладится.
— Хорошее начало. Мне нравится, — сказала женщина, и её смех зазвенел словно крошечные серебряные колокольчики. – Прошу вас, продолжайте.
Глава 11
