— Лезли бы вы в скорлупу, пока не началось, — крайне невежливо посоветовал подполковник, но Таланов игнорировал неприкрытую колкость и в свою очередь подчеркнуто вежливо поинтересовался:
— А вы что скажете? Как специалист в противотанковой борьбе.
Лежебоков засопел, как паровоз, одернул и без того длинные рукава плотного мешковатого комбинезона, поправил висящий на широкой ленте респиратор
— Хорошая позиция, — вымолвил он, наконец, с некоторым усилием. – Холмы дадут нам укрытие и фору, а противник пойдет по равнине… Если пойдет.
— Пойдет, — твердо сказал Таланов. – Я в них верю.
Он скривился, поняв, что процитировал Зимникова. Где сейчас полковник, жив ли он вообще? Порывы ветра отзывались в ушах как вой голодных призраков, глуша любые посторонние звуки, а звуковой разведки у майора не было. Так что если гвардейцы ещё сражались, услышать их все равно было невозможно.
— Я в них верю, — повторил Таланов. – Они пойдут напролом, может быть даже близко к эпицентру. Здесь и встретим.
— Могут и не пойти, — скупо отметил противотанкист.
— Могут, — отозвался майор. – Тогда сами ударим им во фланг.
— Как скажете. Вы командир, — сардонически сказал Лежебоков. – С вашего разрешения, пройду к своим. Радиосвязи нет и скорее всего не будет, ещё раз всех проинструктирую.
— Да, конечно, — задумчиво ответил Таланов.
Майор ещё раз мысленно перебрал в уме свой скудный арсенал. Батальон противотанкистов – двадцать одна машина. Рота шагоходов – пятьдесят бойцов в бронированных скафандрах, с пулеметами. И полк, который майор буквально «прибрал» по пути, численностью едва дотягивающий до батальона, сформированный из ограниченно годных после госпиталя, а так же ратников ополчения. Часть направлялась в подкрепление бригаде, но Таланов рассудил, что ему она нужнее. Майор резервист, комполка, поначалу сопротивлялся как лев, упирая на приказ командования. Таланов долго смотрел на него, молчаливый, мрачный, похожий на каменное изваяние, и сопротивление майора потихоньку угасало, сходя на нет.
Комполка был уже немолодым человеком, ушедшим в почетную отставку после тридцати лет беспорочной службы, капитаном. «Беспорочная служба» в пехоте в мирное время означала, что все было в порядке с документацией, бойцы накормлены и трезвы, на учениях ЧП не случалось. Сейчас его выдернули из отставки, повысили на ступень и назначили командовать формирующимся полком — двумя сотнями человек, скверно обученных и ограниченно годных. Ещё полк располагал целыми четырьмя самоходками, сделанными силами фронтовых ремонтных заводов на базе списанных «Медведей».
— Там, — Таланов указал майору–резервисту в сторону атомного «гриба». – Вы уже не поможете. А здесь, — он ткнул пальцем себе под ноги, в сухую землю с чахлой травой, которая словно заранее пожухла и свилась жёстким стеблями в ожидании танковых гусениц. – Вы нам очень нужны.
— Приказ… — в последний раз попробовал возразить резервист, совсем неуверенно и тихо, скорее для порядка.
— Отменяю, — внушительно произнес Таланов и перешел к делу. – Давайте думать, как будем расставлять наш «засадный полк».
Что ж, подумал он, ещё раз осматривая будущее поле боя, учитывая тотальную несработанность частей, низкое качество «присвоенной» пехоты и отсутствие каких бы то ни было сведений о противнике – получилось умеренно неплохо. «Драконы» растянулись в цепь поротно, маскируясь среди группы пологих холмов. Холмы — конечно, сказано громко, скорее возвышения едва ли по пояс взрослому, редко где повыше. Но для низких силуэтов танкоистребителей этого более–менее хватало. «Шагоходы» приготовились их прикрывать от вражеской пехоты и лёгкой бронетехники. Инфантерия резервистов была разделена на отделения, закреплённые за каждым «механиком», чтобы в свою очередь страховать и прикрывать передвижные пулеметные точки.
Таланов не питал иллюзий относительно импровизированного заслона на пути вражеской орды. Вопрос был лишь в том, сколько продержится сшитая на живую нитку последняя оборонительная линия.
Вот тебе и война, подумалось ему. Как всегда — сколько планировалось и отрабатывалось, а в конце концов все вышло криво, косо и на ходу. Жаль, не получилась идея с использованием «механиков» как средства резервной радиосвязи. Красивая была задумка. Интересно, а что на другой стороне? Все то же самое? Импровизация на ходу, ломающиеся планы, упорядоченный хаос?
Впереди взлетели в небо три красных ракеты. Майор усмехнулся, безрадостно и злобно. Он угадал, передовые отряды противника двинулись напрямую через эпицентр, о чем теперь сигнализировал дозор. Зимников оказался прав. И он, Виктор Таланов — тоже. В душе было пусто и как?то… умиротворенно. Спокойно. Хотя казалось бы, для такого отношения нет ни малейшей причины.
Виктор ещё раз усмехнулся и пошел к ближайшему транспортеру, облачаться в самоходную броню. Подходя к трехосной машине с поднятыми панелями корпуса, открывавшими скелетообразные держатели на клёпаной раме, он ещё раз попробовал найти в себе хотя бы тень паники или просто страха. Тщетно. Хладнокровное бездушное спокойствие, даже не тянуло бросить взгляд на фотографию родных, как он привык делать перед боем.
Обычный транспортер вёз шесть скафандров, сейчас пять решетчатых ложементов пустовали, как и держатели для оружия. Оставался только один шагоход – командирский, самого первого выпуска, с царапинами и вмятинами, которые не могли загладить уже никакая краска и починка. Эта самоходная броня прожила недолгую, но очень бурную жизнь.
— Ну, поехали, — негромко произнес майор, отжимая рукоять на ложементе, чтобы открыть узкий люк на «загривке» скафандра. В глубинах брони заскрежетало, как будто провернули обычный ключ зажигания. Чихнул и зарокотал дизель в горбу на металлической спине. Таланов подтянулся на импровизированном турничке и протиснулся в тесную утробу скафандра, подсвеченную лампочками на сигнальной панели.
Томас приник к перископу, обозревая окрестности. Зрелище привело бы в ужас натуралиста, но наполняло нобиля радостью. По обе стороны маршрута тянулась безрадостная пустыня, выжженная атомным взрывом и сглаженная ударной волной. Только очень внимательный и искушённый взгляд мог понять, что совсем недавно здесь была полноценная оборонительная линия — и это в стороне от эпицентра. Что же творится там, куда пришлась основная мощь взрыва?
Ветер усиливался, прихотливо закручивал многочисленные черные дымы, тянущиеся от сожженной техники. Его порывы бросали в разные стороны хлопья пепла и пыльные смерчи. Заскрипел дозиметр, с тихим щелчком включилась система вентиляции и фильтров противоатомной защиты, Томас снова порадовался, что сменил штабной автобус на защищённый бронеавтомобиль, оснащенный специально для внезапных выездов командира. У новой машины не было полноценных средств штабного управления, в ней могли разместиться только сам Фрикке и два сопровождающих. Зато машина могла следовать в боевом порядке, не отставая от передовых отрядов. Томас рассчитывал преодолеть километров двадцать вместе с авангардом, отслеживая обстановку своими глазами, а затем дождаться штаб, чтобы вновь вступить в полноценное командование.
Если бы Фрикке не был чужд суетным проявлениям эмоций, он бы запел. Да, не все в этой операции шло гладко, феерический успех чередовался с досадными заминками. Но теперь впереди ждал только триумф. Атомный взрыв деморализовал и практически вывел из боя гвардейскую бригаду. Панцерпионеры рванулись к цели напрямик, через зону эпицентра, а штурмовая дивизия подтягивалась за ними, практически не встречая сопротивления.
Единственное, о чем жалел Фрикке, так это о том, что не принял предложения «брата» вместе совершить бросок к транспортному терминалу. Он предполагал, что использование убербомбы сильно затруднит радиосвязь, но не ожидал, что радио умрет вообще. Таким образом возможности управления действиями всей дивизии урезались до сигнальных ракет и посыльных. И то, и другое в условиях продвижения по пыльной и отчасти радиоактивной местности позволяло передавать лишь самые общие и запаздывающие указания. Впрочем, теперь это уже не существенно. Сопротивляться все равно было некому.
Однако… после придется приложить некоторые усилия, чтобы не остаться забытым, не дать успеху
