оператор замер в кресле, несмотря на повисшие дохлыми змеями ремни, которые наконец удалось расстегнуть. Он узнал голос, страшно знакомый, хрипло–перхающий. И Гедеон был готов поклясться, что в полутьме «лучника», в неверных тенях, на мгновение увидел бледное лицо, перечеркнутое кривым шрамом. Из?за этой рваной, плохо зажившей метки командир «Медведя» казался гораздо старше своих двадцати девяти лет.
Казался…
Потому что он был мёртв, как и весь остальной экипаж броневика, кроме самого младшего – радиста Гедеона.
«Беги, трус, беги!»
И этот насмешливый голос молодой наводчик тоже помнил.
«Беги!$1 — повторил мехвод «Медведя». – «Кавалер ордена дважды труса!»
Что?то сломалось в голове у юноши, как будто натянутая до предела струна порвалась с пронзительным стоном, рассекая разум на бритвенно–острые осколки.
— Я не могу! – завыл он, сжимая лицо в горячих ладонях, с такой силой, будто хотел выдавить липкий, омерзительный страх. Что угодно, только не думать о том, что он почувствует после, когда придет осознание того, что он не выдержал вторично, вновь предал все клятвы, долг и самое себя.
Острая, пронизывающая боль ударила по голове. Водитель танкоистребителя перебрался через свое кресло и отвешивал Гедеону увесистые оплеухи, одну за другой.
— Стреляй! Стреляй! – орал он, перекрикивая шум двигателя «Дракона» и неутихающего боя за броней.
Увидев, что юноша отчасти пришел в себя, водитель, измазанный сажей и газойлем, быстро, громко заговорил:
— Я буду сдавать назад, ты стреляй!
— Я не могу, — сказал Гедеон, тихо и невыразительно. Водитель даже не понял, что подергивание губ мальчишки означало речь. – Не могу…
«А ты попробуй$1 — прошептал над ухом бесплотный голос мертвеца.
Командир имперской ракетной батареи посмотрел в мутное грязно–серое небо, словно там можно было прочитать координаты вражеского орудия. Потом перевел взгляд на бронированное стекло в окне передвижного командного пункта. За окном угадывались очертания массивного гусеничного транспортера, одного из двух. Ракета была заправлена и готова к запуску, осталось лишь ввести координаты в инерциальную систему наведения.
Ракетчик вновь взглянул на карту и продолжил заниматься техническим шаманством, соотнося условное расположение соединений, примерную дальность стрельбы атомной пушки, траекторию пролета снаряда, а так же ещё тысячу и один фактор. Задача была бы не решаемой, если бы не старый геолог, наполовину немец, наполовину поляк, местный уроженец, которого чудом нашли в ополчении. Когда командир кратко описал предполагаемый вес пушки и возможную отдачу, старый мастер помусолил карандаш и указал три возможных позиции, где грунт позволял установку и стрельбу из такого «колоссальканон».
Три позиции. А ракет было только две, и одну из них уже нацеливали на иную цель.
Командир долго и тоскливо выругался. Без особой изобретательности, только чтобы выпустить пар. Как он радовался, когда получил назначение в ракетную батарею главного резерва Ставки… И с какой радостью поменялся бы сейчас местами с противотанкистами поля боя. Да, там можно было умереть, и умирали – в среднем на двадцатой минуте сражения. Но отвечали только за себя, орудие и расчет, и за просчеты расплачивались в худшем случае только собственной гибелью. Здесь цена ошибки измерялась совсем иными категориями.
— Пора решать, — хрипло проговорил инженер–химик, ответственный за топливо и заправку. Он плохо выглядел – красные глаза, бледно–жёлтое лицо и хронический кашель. Постоянное общение с высокотоксичными смесями «в поле» не располагало к крепкому здоровью.
— Пора решать. Потом ещё с кулачковыми механизмами намучаемся.
— Да, — эхом отозвался командир. – Пора. Хоть монету бросай…
— Да хоть монету.
— Выйди, — полуприказал, полупопросил командир. – Сейчас ещё раз все прикину, в тишине.
— Что, и в самом деле бросать будешь? – инженер хотел, было усмехнуться, но зашёлся в очередном приступе кашля. – Все… ухо… хожу.
Гулко хлопнула овальная дверь, командир остался один.
Три возможных позиции. Десятки факторов и условий.
Одна ракета. Одно и окончательное решение, после которого останется либо легенда, либо пуля в висок.
Глава 30
Гедеон вопил во все горло, стараясь выкричать леденящий, липкий страх. Но в громыхающей машине некому было услышать его крики – водитель сорвал наушники и тоже что?то орал, ворочая тяжелые рычаги. «Лучник» сдавал назад, узкой «змейкой», сбивая прицел вражеским танкам. Оператору приходилось проворачивать башню, ловя врагов в прицел, потому что пусковая установка могла перемещаться только по вертикали.
В книгах или фильмах бойцы всегда ведут счет свои достижениям, сражаются один на один и одерживают зримые победы. Но в настоящем бою все происходит быстро и непредсказуемо. Как кавалерист врубается в чужой строй и обменивается стремительными ударами, не в силах оценить их результат – так же «лучник» Гедеона петлял меж низких холмов, отстреливая ракеты одну за другой.
В истребитель попали ещё трижды, но вскользь или малым калибром, машину лишь качало, как лодку на волне. Пальцы оператора сбились и кровоточили – раз за разом подключать провода оказалось слишком тяжело, контакты шли в разъемы на контейнерах туго и плохо. Из?за этих разворотов туда и обратно, Гедеон то и дело терял цели из виду и тратил драгоценные мгновения, меняя кратность оптики, вновь ловя в прицел ненавистные танки.
Танкоистребители оказались трудными целями – с низким силуэтом и хорошо бронированными, но врагов было больше. Кроме того, пусковая установка очень уязвима в боевом положении. Гедеон видел, как пылающий, словно облитый бензином, «Дракон» пошел на таран лоб в лоб, вломившись в танк. Видимо, от сотрясения, танковый двигатель заглох. Массивный аппарат замер, а танкоистребитель расстреляли сразу с нескольких сторон, до взрыва топливных баков. В поле зрения наблюдательных приборов попадали уничтоженные машины – свои и чужие. Одни горели, дымясь, как подожженные горы покрышек. Другие замерли в неподвижности, на вид почти неотличимые от целых. Но шестое чувство, присущее тем, кто вёл в бой тяжелую технику, безошибочно подсказывало – это уже не «живая» машина, а стальной склеп.
Работать было неимоверно трудно – требовалось установить маркёр, а затем выдвинуть пусковую, сразу же пустить ракету, и убрать хрупкий механизм обратно, в толстобронную башню. Оператор работал, как автомат, забивая страх криком и предельной концентрацией на выполняемых действиях. Нажать кнопку, повернуть рычаг – все так, словно это самое главное действие на свете. Он попадал, но с какими последствиями – не смог бы сказать даже под страхом смерти. Впрочем, та и так уже стояла за спиной.
Когда на стеллаже осталось пять контейнеров, механизм заело.
«Все$1 — подумал Гедеон, с каким?то извращённым облегчением. Так человек, ненавидящий свою работу, радуется, узнав, что работодатель разорен. Осознание того, что теперь он безработный, приходит после, а поначалу – лишь радость от мнимой свободы.
«Ещё нет$1 — подсказал мехвод. Не тот, что с рычанием управлял «лучником», а другой, мёртвый. — «Это перегрев и плохая «притирка» движущихся частей. Ударь, как следует».
Юноша посмотрел на свои сбитые в кровь пальцы, оставлявшие красные следы на пульте.
