«Не руками, дурень. Ключ справа от сиденья».
— Да, один раз ударю… — прошептал Гедеон, нащупывая твердый металл гаечного ключа и стараясь не смотреть в сторону мёртвого полковника.
Один удар. Безрезультатно. Второй. То же самое.
Истребитель остановился. Шумя и сопя, живой мехвод протиснулся между наводчиком и пусковой, вырвал у Гедеона инструмент и от всей души врезал по сложному механизму. Раз, другой, третий. Водитель страшно матерился, перекрикивая все шумы. Четвертый удар вышел невероятно мощным, что?то тонко и пронзительно вжикнуло, даже истребитель ощутимо шатнуло. Хотя нет, похоже, это было новое попадание. С душераздирающим скрежетом установка ожила, новый ящик с ракетой двинулся к зацепам. Мехвод повалился на металлический пол, тихо, почти беззвучно — осел, как манекен. Последний снаряд не пробил броню, но отколол большой кусок, который вонзился бойцу в голову и убил наповал.
Гедеон застыл. Его чувства обострились, обнаженные страхом и обстановкой – один, в тесной железной коробке, рядом с двумя трупами. Даже неяркий свет приборных панелей бил по глазам, а уши сверлил страшный вибрирующий грохот, доносящийся снаружи, сбитый из множества выстрелов, взрывов и лязга. А обоняние… нос чуял запах дыма и газойля.
Истребитель загорелся.
— Сдохните! – рычал Таланов, повторяя одно слово, как языческое проклятие. – Сдохните!!!
Шерстяная повязка на лбу промокла насквозь, если бы не она, пот давно залил бы оператору «шагохода» глаза. По броне непрерывно стучало и колотило. Казалось, что «механик» находится в зоне «огненного вала» и кругом горит, взрывается абсолютно все. Таланов потерял ориентацию и уже не заботился о правильном положении относительно врага, чтобы подставить под вражеский огонь толстую броню фронтальной проекции. Все смешалось, остались лишь квадратные формы вражеской техники, выступавшей из дыма. Ещё длинные, черно–серые плащи–накидки и антигазовые маски с маленькими прямоугольными глазницами стекол – со своими не спутать.
И пулемет. Оружие уже заедало, механизм начинал «плеваться», но времени остановиться и охладить его не было. Казалось, боезапас давно должен был закончиться, но огненные нити трассеров продолжали сечь дымный воздух. Дважды на «механика» бросались вражеские пехотинцы, то ли совсем очумев в горячке боя, то ли намереваясь сунуть гранату под ноги или в детали экипировки. Первого он расстрелял, буквально разрезав пополам очередью, второй бежал прямо на Таланова, размахивая странной штукой, похожей на очень короткий зонтик. Наверное, это была кумулятивная граната с раскрывающимся оперением. Враг решил действовать наверняка, а пулемет снова дал сбой. Кто?то застрелил черного пехотинца из?за спины «механика», и Таланов не мог даже обернуться, чтобы поблагодарить спасителя хотя бы взглядом.
Очередной транспортер возник впереди и немного сбоку, как демон из индустриальной преисподней – высокий ящик на гусеницах. Машина не столько для войны, сколько для перевозки пехоты через зоны химического и радиоактивного заражения. Пулемет в конической башенке крутился, выцеливая «механика», но стрелок определенно не представлял, как быстро может передвигаться шагоход на короткие дистанции. Особенно если его ведёт опытный владелец, хорошо координирующий собственные усилия и их передачу копирами к приводам машины.
Таланов присел, и первая очередь прошла поверх купола «головы», лишь одна пуля слегка зацепила металл, отозвавшись в тесной утробе самоходной брони громким звоном. Опираясь на левую «ногу», «механик» сделал шаг вперёд, опять сбивая прицел башнеру, и открыл ответный огонь.
Не отпуская пусковой рычаг, Таланов водил стволом, как брандспойтом пожарной машины, поливая транспортер одной непрерывной очередью. Кожух плевался дымными струйками, казалось, он вот–вот лопнет от давления пара изнутри. Пулемет захлёбывался и кашлял, но гильза за гильзой падали на почерневшую землю, а крупнокалиберные пули пронзали тонкую броню, не оставляя экипажу и пехотному отделению ни малейшего шанса.
— Сдохните!
Виктор не слышал щелчка затвора и не мог оценить, как изменился вес пулемета, но когда красные трассеры сменились короткой серией зелёных, понял, что короб пуст. Так делал каждый оператор, не надеясь на капризные счетчики боезапаса – заряжал последние десять–двадцать патронов трассерами иного цвета.
Стрелять нечем.
Считается, что бензин и газойль загораются быстро и сразу, обычно так и происходит. Обычно, но не всегда. Горение нефтепродуктов – достаточно сложный процесс, зависящий от разных условий – состава, температуры, влажности и многих иных. Смесь может вспыхнуть сразу, разгораться потихоньку, даже понемногу выгорать, как свеча с фитилем. Или не воспламениться вообще.
Искра, случайный осколок или что?то ещё подожгло щедро пролитое из пробитого бака топливо, и танкоистребитель загорелся. Система пожаротушения, спроектированная на коленке, мигнула предупреждающим сигналом и, зашипев, скончалась. Пламя захватывало машину мелкими шажками, как бы нехотя, но в любой момент ленивый огонь мог обернуться всепожирающим погребальным костром.
Отделение «лучника» затягивало дымом, резкий запах душил оператора, кружил голову. Только сигнальные лампы на пультах светились тусклыми разноцветными огнями, да экран наведения рябил жёлтым и серым.
Перед внутренним взором Гедеона мгновенным калейдоскопом пронеслись лица многих людей. Следователь, пожалевший расхитителей. Экипаж броневика, погибший в бою. Отец, ушедший добровольцем на войну. Друзья детства, соседи… Живые, которые верили, что он герой. И мёртвые, которые уже ничего не могли рассказать.
Ещё одна ракета, ещё один пуск – и все. Как чернокнижник древней и страшной сказки, юноша накладывал на страх заговор, запечатывал его страшной клятвой – только один выстрел, и он покинет горящий истребитель.
Маркёр лёг на силуэт танка.
«Слишком близко, а старт с возвышением$1 — шепнул незримый помощник. – «Возьми ниже».
«Лучник» выстрелил и попал, Гедеон впервые увидел последствия удачного поражения. Адская игла из раскаленного металла и газов пробила подставленный борт и вызвала детонацию боезапаса или полупустого бака. Сила взрыва выбила все люки, башня удержалась, но скособочилась на прогоне. Даже на маленьком прямоугольном экранчике яркий столб огня и дыма из башенного люка выглядел устрашающе.
Гедеон дал слово и сдержал его.
Но разве мужчина не может дать ещё одно обещание?..
Мёртвый экипаж «Медведя» одобрительно кивал.
Прозрачно–желтоватые язычки пламени прыгнули на плечи черного комбинезона, заплясали по черной ткани. Одежда была огнеупорна и несколько секунд действительно удерживала капли жидкого огня. Затем сдалась, и Гедеон застонал от безумной боли.
Каким?то чудом ещё работал аккумулятор, ток бежал по проводам и со сбоями, но действовала аппаратура наведения. Словно сами боги войны проверяли – как далеко может зайти солдат, задушивший страх и презревший смерть. Загорелись рукава, потрескивали кончики волос, тлея и скручиваясь от жара. Газойль горит не так бурно и стремительно, как бензин, но если уж воспламенился, потушить его почти невозможно.
Лязг автомата перезарядки, очередной комплект проводов к контейнеру, скрежет поворотной оси пусковой установки. Новая мишень, новый пуск, уже на такой дистанции, когда надо целиться в нижний край гусеницы, чтобы попасть в башню. Иначе ракета пройдет поверх цели. Гедеон кричал, не переставая — от боли, и заглушая мерзкий, отвратительный вой собственного страха, инстинкта самосохранения. Но продолжал заряжать, наводить и стрелять.
Лампочки мигнули и разом погасли, одновременно с заглохшим двигателем. За бортом бушевал ад, но тишина внутри истребителя показалась немыслимой. Она навалилась как толстое одеяло, сквозь которое пробивалось лишь задорное потрескивание языков пламени. Огонь был уже почти везде, он жадно лизал ладони, кусал ноги даже сквозь толстые ботинки.
Гедеон обернулся и увидел пустые ложементы. Стеллаж с ракетными контейнерами был опустошен,
