преследователям, мгновенно прятались в домах. Стражам порядка не всегда стоило рассчитывать на жителей Уоппинга. И все же полиция не отставала. Наконец Бен и Троллер проскользнули в пустой дом на Ацтек-стрит буквально в десяти ярдах от ближайшего преследователя. Удары градом посыпались на дверь, но они опустили засовы и без сил рухнули на пол. Восстановив дыхание, Бен сказал:

— Заметут — вздернут.

— Негру каюк?

— Похоже на то. А даже если и нет, еще позавчерашняя заварушка, вспомни. Доигрались.

Комнаты первого этажа были заперты и заколочены, но они знали, что полиция, вероятно, станет штурмовать входную дверь. С черного хода был только крохотный дворик, где уже виднелись проблески фонарей. Крыша уходила в обе стороны на каких-то тридцать ярдов, и полиция, скорее всего, оккупирует и ее. Они обошли символически меблированный притон. Напали на буханку хлеба, кусочек баранины, банку маринованных огурчиков и — о, диво! — три бутылки виски. Пропустили по полстаканчика амброзии. Со словами «Сейчас дадим им прикурить!» Бен приволок двенадцатикалиберное ружье и коробку патронов. Троллеру эта отчаянная мера была не по душе, но Бен все бормотал: «Один черт, вздернут».

Так началась печально памятная осада дома на Ацтек-стрит. Продлилась она три дня и четыре ночи. При попытке выбить входную дверь младшему инспектору Рейфу из пятой дивизии прострелили грудь. Тогда полиция начала искать иные пути. Затопление с помощью пожарного шланга не сработало. Двое полицейских погибли, четверо были ранены. Вызвали военных. Улицу оцепили. В домах на противоположной стороне засели снайперы. Важный министр в цилиндре прибыл, дабы руководить операцией. После того, как в ход пошел отравляющий газ, цитадель, наконец, пала. Тела Бена Орминга так и не обнаружили, а вот Троллер нашелся у входной двери с пробитым сердцем. По заключению медицинского эксперта, со времени смерти минуло три дня, но был он убит случайным попаданием снайпера или преднамеренно застрелен подельником, осталось тайной. Ведь напоследок Орминг подложил полиции прощальную свинью. Как стало известно, в подвале дома хранилось изрядное количество бензина. Им были тщательно политы все самые огнеопасные материалы в комнатах. По словам очевидца, полыхнуло так, что «как будто бы взорвалось». В этой геенне, по-видимому, и сгинул Орминг. Крыша взлетела на воздух, искры брызнули во все стороны и воспламенили древесину, складированную на территории фабрики пианино «Месье Моррель и Ко». Фабрика и два барака сгорели дотла. В целом разрушения потянули на сто восемьдесят тысяч фунтов. Потери составили семеро убитых и пятнадцать раненых.

В суде под председательством верховного судьи Тритолстона всплыли загадочные факты разного свойства. Мистер Лоус-Парлби, преуспевающий молодой королевский адвокат, провел великолепные перекрестные допросы нескольких свидетелей. И вот к трибуне вызвали некую миссис Галкс.

— Что ж, — начал мистер Лоус-Парлби, — как я понимаю, в тот злополучный вечер Вы, миссис Галкс, потерпевшие и прочие упомянутые здесь люди проводили время за дружеской беседой в несомненно уютном и гостеприимном баре «У трясогузки». Не так ли?

— Так, сэр.

— Не поясните ли суду, что вы обсуждали?

— Болезни, сэр.

— Вот как! Была ли полемика острой?

— Простите?

— Вы сильно поспорили?

— Нет, сэр.

— А о чем же именно был спор?

— Кумекали, где Уич-стрит была, сэр.

— Позвольте? — не понял судья.

— Свидетель утверждает, Ваша честь, что они спорили о том, где располагалась Уич-стрит.

— Уич-стрит? У-и-ч?

— Да, сэр.

— Вы имеете в виду узкую старую улочку, проходившую там, где теперь театр «Гейти»?

Мистер Лоус-Парлби одарил заседание своей самой ослепительной улыбкой.

— Да, Ваша честь, полагаю, Вы и свидетель говорите об одной и той же улице, но, если бы мне было позволено уточнить данное Вашей честью описание, я бы заметил, что она располагалась несколько восточнее, близ старого театра «Глобус», прилегавшего к церкви Святого Мартина на Стрэнд. Об этой улице вы спорили, верно, миссис Галкс?

— Ну, сэр, моя тетка, которая померла, как наелась лобстера из банки, работала там в магазине корсетов. Уж я-то знаю.

Судья проигнорировал свидетеля и весьма ворчливо обратился к адвокату:

— Мистер Лоус-Парлби, в Ваши годы я ежедневно ходил по Уич-стрит. И так около двенадцати лет. Не думаю, что Ваши возражения уместны.

Адвокат кивнул. Ему не подобало спорить с верховным судьей, даже если этот верховный судья был просто старым дураком, а вот другой известный королевский адвокат, пожилой, с рыжей бородкой, поднялся и проговорил:

— Если позволите, Ваша честь, в юности я также часто проходил по Уич-стрит. Я углубился в проблему и изучил старые и новые карты. Если я не ошибаюсь, улица, о которой говорит свидетель, начиналась у рекламного щита возле въезда на Кингсвей и заканчивалась там, где теперь театр «Олдвич».

— Вовсе нет, мистер Беккер! — воскликнул Лоус-Парлби.

Судья снял очки и рявкнул:

— Это не имеет отношения к делу!

Разумеется, отношения к делу это не имело, но короткий обмен любезностями все же оставил неприятный осадок. Заметно было, как мистер Лоус-Парлби теряет хватку, проявленную при перекрестном допросе прежних свидетелей. Темнокожий Гарри Джонс скончался в больнице, а мистер Луж, хозяин «У трясогузки», Болдвин Медоус, мистер Галкс и мужчина с пронзенным запястьем дали абсолютно ничтожные показания. Лоус-Парлби был бессилен. Итоги этого примечательного слушания нас не касаются. Довольно будет сказать, что все упомянутые свидетели вернулись в Уоппинг. Мужчина, получивший спицу в запястье, почел за лучшее не затевать ничего против миссис Галкс. Он был приятно удивлен, узнав, что его вызывали лишь в качестве свидетеля пустой кабацкой болтовни.

Спустя несколько недель великая осада на Ацтек-стрит осталась для большинства лондонцев не более, чем романтическим воспоминанием. Но душу Лоуса-Парлби терзало препирательство с верховным судьей Тритолстоном. Обидно быть прилюдно отчитанным за слова, в верности которых ты полностью убежден и которые даже удосужился проверить. А молодой Лоус-Парлби привык добиваться своего. Он взял за правило проверять все и всегда быть готовым к соперничеству. Он любил производить впечатление всезнающего. Перспектива блестящей карьеры подчас завораживала его. Он был любимчиком богов. Лоус- Парлби получал все. Его отец прежде тоже сделался выдающимся юристом и скопил некоторое состояние. Он был в семье единственным сыном. В Оксфорде он бился за все возможные степени. Кругом обсуждали его высокие заслуги в политике. Но ярче всех прочих звеньев в цепи его побед блистала леди Адель Чартерс, дочь министра иностранных дел лорда Вермеера. Она была его fiancee,[2] и помолвка их считалась самой удачной за сезон. Она была молода и почти привлекательна, а лорд Вермеер баснословно богат и влиятелен. Устоять перед таким сочетанием не представлялось возможным. У ног адвоката Фрэнсиса Лоуса-Парлби, казалось бы, лежал весь мир.

Одним из наиболее постоянных и увлеченных наблюдателей за делом об Ацтек-стрит был пожилой Стивен Мансард. В системе правосудия Стивен Мансард в то время занимал уникальную, но едва заметную позицию. Он дружил с судьями, тонко разбирался во множестве запутанных процессуальных норм, отличался замечательной памятью, и все же был любителем. Он никогда не брал больничных, не ел дежурных обедов, в жизни не сдавал никаких экзаменов, но судебная практика была для него насущным хлебом. Большую часть времени он проводил в Темпле, одном из четырех «Судебных иннов», лучших заведений по подготовке юристов, где имел апартаменты. Адвокаты из числа самых видных в мире прислушивались к его мнению и приходили за советом. Он был невероятно стар, очень тих и крайне замкнут. Он являлся на каждое слушание по делу об Ацтек-стрит, но своего мнения не выразил ни разу за

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату