весь процесс.
После слушания он навестил давнего друга в Краеведческой Службе Лондона. Два утра просидел над картами. После того еще два утра блуждал по улицам Стрэнд, Кингсвей и Олдвич, сделал несколько аккуратных замеров и подсчетов. Детали занес в заведенную для таких случаев книжечку и возвратился к другим делам. Однако прежде, чем приступить к ним, в другой книжечке он записал сделанное заключение. Книжечка эта была хранилищем его наблюдений по части юриспруденции. А изречение гласило: «Причина всех зол в том, что люди осмеливаются на утверждения, не изучив вопроса».
В этом рассказе можно было бы и вовсе не упоминать о старом Стивене, не присутствуй он на ужине у лорда Вермеера, где произошла весьма скверная история.
И следует признать, что в подобных обстоятельствах такой ценный и исполнительный свидетель весьма кстати.
Лорд Вермеер, строгий, волевой человек, немного нетерпеливый и властный, происходил из графства Ланкашир и до того, как стал политиком, сколотил невероятное состояние на соде, синтетических удобрениях и крахмале.
Тот скромный ужин, однако, имел определенную подоплеку. Самым важным из гостей был мистер Сэндимэн, представитель эмира Баккана в Лондоне. Лорд Вермеер изо всех сил старался угодить гостю по причинам, которые станут понятны позже. Мистер Сэндимэн был убежденным космополитом. Владея семью языками, в любой европейской столице он чувствовал себя как дома. Лондон же оставался его штабом на протяжении более чем двадцати лет. Помимо него, в числе приглашенных были еще один министр мистер Артур Тумс, будущий зять Лоус-Парлби, юрист и скромный парламентарий-социалист Джеймс Троллей, а также сэр Генри Бройд с супругой. Последних пригласили не потому, что сэр Генри на что-то годился, а потому, что красивая и эффектная леди Бройд могла произвести впечатление на виновника торжества. Шестым гостем был Стивен Мансард.
Ужин удался на славу. Когда череде блюд подошел конец, и леди удалились, лорд Вермеер прежде, чем вновь присоединиться к ним, провел джентльменов в другую комнату выкурить по сигаре. Тогда-то и случился конфуз. Лоус-Парлби и мистер Сэндимэн не питали друг к другу симпатии. Кто знает, какова была истинная причина этой неприязни, но их редкие встречи неизменно сопровождались сардоническим обменом колкостями. Оба были умны, сравнительно молоды, недоверчивы и ревнивы к успехам друг друга, более того, ходили слухи, что мистер Сэндимэн, якобы, имел виды на дочь лорда Вермеера, и нарушил его планы внезапно вклинившийся Лоус-Парлби. Сейчас, на сытый желудок, мистер Сэндимэн был настроен блеснуть разными гранями своих знаний и опыта. От обсуждения притязаний крупных городов джентльмены перешли к неспешной беседе о необратимом увядании старины. Между Лоусом-Парлби и мистером Сэндимэном случилась короткая перепалка относительно претензий Будапешта и Лиссабона, из которой мистер Сэндимэн вышел победителем, выудив из соперника признание, что, хотя Лоус-Парлби и провел в Будапеште два месяца, в Лиссабоне он пробыл только два дня. Сам мистер Сэндимэн прожил по четыре года в каждом из двух городов. Лоус-Парлби резко сменил тему.
— Кстати, о старине, — сказал он. — Забавные обстоятельства всплыли на том слушании по Ацтек- стрит. Спор в переполненной пивной разгорелся из-за вопроса о том, где была Уич-стрит.
— Припоминаю, — подхватил лорд Вермеер. — Нелепейшая ссора. Я-то полагал, любой, кому за сорок, вспомнит ее точное местонахождение.
— Как бы Вы ответили на этот вопрос, сэр? — осведомился Лоус-Парлби.
— Несомненно, она начиналась на углу Ченсэри-Лэйн и заканчивалась у второго ответвления к западу после Дворца правосудия.
Лоус-Парлби было, ответил, но тут мистер Сэндимэн прочистил горло и проговорил высокомерным, елейным голосом:
— Прошу прощения, милорд. Я знаю Париж, Вену, Лиссабон, знаю каждый камень в их мостовых, но Лондон я считаю своим домом. И Лондон я знаю еще лучше. Я прекрасно помню Уич-стрит. Будучи студентом, я наведывался туда за книгами. Она шла параллельно Нью-Оксфорд-стрит, но южнее, как раз между Нью-Оксфорд и Линкольнз-Инн-Филдс.
Это заявление привело Лоуса-Парлби в ярость. Во-первых, это была возмутительная ложь и наглая выдумка. Во-вторых, он уже натерпелся достаточно позора с Лиссабоном. Наконец, точно огонь, его обожгло воспоминание о злосчастном разбирательстве, когда на той же почве его отчитал судья Тритолстон, а адвокат был уверен в своей правоте. Проклятая Уич-стрит! Он набросился на мистера Сэндимэна.
— Чепуха! Допустим, Вы что-то и знаете об этих…восточных городах, но не имеете решительно никакого представления о Лондоне, если так говорите. Уич-стрит находилась восточнее того места, где теперь театр «Гейти». Она шла мимо старого театра «Глобус», параллельно Стрэнд.
Кончики темных усов мистера Сэндимэна поползли вверх, желтые зубы обнажились в ухмылке. Издав презрительный смешок, он протянул:
— Неужто? Как чудесно обладать такими…исчерпывающими знаниями!
Мистер Сэндимэн рассмеялся в лицо противнику. Лоус-Парлби побагровел. Проглотив полстакана портвейна, он бросил еле слышно: «Чертов невежа!» Затем, со всей грубостью, на какую только был способен, адвокат демонстративно отвернулся от Сэндимэна и вышел вон.
В обществе Адели он постарался забыть о размолвке. До чего глупо все это было, до чего недостойно! Как будто он был не прав! Пьяный спор в пивной казался подушечкой, утыканной острыми иголками. Их уколы в конечном счете толкнули его…толкнули его, мягко говоря, к грубости. И дело было совсем не в Сэндимэне. Шут бы с этим Сэндимэном! Но что подумает его будущий тесть? Никогда раньше Лоус-Парлби не выходил из себя в его присутствии. Скрепя сердце, адвокат надел маску легкомысленного остряка. Адель в подобных разговорах чувствовала себя, как рыба в воде. Сколько дивных веселых дней предстояло им прожить вместе! В радости она становилась похожей на котенка, на ее почти симпатичном, не самом глубокомысленном лице появлялись такие очаровательные ямочки! Жизнь была для нее грандиозным празднеством. Тем вечером они ожидали появления знаменитой оперной певицы Токкаты. Она за изрядный гонорар согласилась прибыть из самого Ковент-Гардена. Мистер Сэндимэн слыл большим поклонником музыки. Адель заливалась смехом, рассуждая, какое место в обществе подобает ему, великому Сэндимэну, более всего. Неожиданно тень прошла по лицу Лоуса-Парлби. Какой женой окажется она, если станет не до шуток? Тут же червячок-сомнение был раздавлен. Великолепная обстановка в комнате успокоила адвоката. Вид огромной вазы с красными розами обострил его восприятие. Его карьера…Дверь распахнулась. В проеме, однако, возникла не Токката, а лишь один из лакеев. Лоус-Парлби вновь повернулся к своей избраннице.
— Простите, сэр. Его сиятельство покорнейше просит Вас пройти к нему в библиотеку.
Лоус-Парлби оглядел посыльного, сердце у него екнуло. Необоримая тревога навалилась на адвоката. Что-то шло не так, но в то же время все было так глупо, так пустячно! В крайнем случае, он всегда мог извиниться. Уверенно улыбнувшись Адели, Лоус-Парлби ответил:
— Что ж, разумеется, с удовольствием. Прости, дорогая.
Он последовал за внушительным слугой. Едва ступив на ковер в библиотеке, адвокат понял, что его самые худшие опасения подтверждаются. На мгновение ему показалось, что лорд Вермеер один, но затем он заметил сжавшегося в кресле в углу, как кусок скомканного пергамента, старого Стивена Мансарда. Лорд Вермеер взял с места в карьер. Стоило двери закрыться, он взревел:
— Ты что творишь?
— Прошу прощения, сэр. Боюсь, я не совсем понимаю. Если Сэндимэн…
— Сэндимэн уехал.
— Как жаль.
— Жаль! Да уж, тебе должно быть жаль! Ты оскорбил его. Мой будущий зять оскорбил его в моем же доме!
— Мне очень жаль. Я не думал…
— Не думал! Сядь. И попрощайся с мыслью о моей дочери. Ты нанес непростительное оскорбление не только ему, но и мне.
— Но я…
— Помолчи. Известно ли тебе, что правительство собиралось заключить с этим человеком более чем
