Так и мы…
Что могли ответить друзья этому человеку, вообразившему себя, очевидно, куколкой и упорно желавшему превратиться в мотылька?
А дальше — хуже.
Сваммердам заболел. И в больном мозгу все отчетливее и отчетливее вырисовывалась мысль:
«Что я сделал? Я назвал свою книгу „Библией природы“. Она должна была заменить настоящую библию. Еретик! Разве можно подменять великие мысли пророков суетными рассуждениями о бабочках и гусеницах? Разве можно…»
Ян обливался холодным потом, мечась в приступе лихорадки.
— Я хотел поставить себя на место… — И он боялся даже мысленно произнести имя того, на чье место посягал.
Да! Трудно было мозгу Сваммердама переварить все то, что он увидел и передумал в дни молодости и расцвета сил и здоровья. Больной, измученный лихорадкой, разочарованный в людях, отравленный поучениями полусумасшедшей прорицательницы Антуанетты, он испугался того, над чем работал всю жизнь.
Хорошо еще, что рукопись его была спрятана в надежном месте: он все время порывался найти ее и уничтожить.
В 1685 году он умер от водянки. Его рукопись оказалась у Тевено. Не скоро она увидела свет: ее пришлось переводить с голландского языка на латинский. А пока переводили — ее украли, а потом продали. Долго гулял по свету увесистый сверток, и только в 1735 году он попал в руки Бургава, знаменитого голландского врача и ученого. Бургав купил рукопись у французского анатома Дювернэ за полторы тысячи гульденов.
Эта рукопись и составила знаменитую «Библию природы» Сваммердама. Только через пятьдесят лет после его смерти книга увидела свет, а в ней было много интересного, нового и полезного.
«Морской монах»
Ну и путаница. Никакого порядка! — восклицали натуралисты, перелистывая увесистые тома, написанные чуть ли не во времена древних греков и позже переписанные или перепечатанные средневековыми монахами. — Хоть бы намек на порядок! Они столько тратили времени на эту воркотню, что его за глаза хватило бы, чтобы навести порядок — какой угодно и где угодно.
Поиски порядка продолжались много лет, и в них принимали участие все: и ботаники, и зоологи, и врачи, и монахи, и философы. Они и действовали вразброд, и шли сомкнутым строем. И все же порядок упорно не давался в руки. Причина проста: нельзя наводить порядок, не зная, в чем и как его наводить.
Шестнадцатый век — век Коперника и Джордано Бруно, Лютера и Лойолы[10] — только что начался, когда в Цюрихе родился один из будущих искателей порядка. Его родители были бедны и вскоре умерли. Воспитывал его дядя, тоже человек небогатый и малообразованный. Казалось, что могло выйти из мальчика, кроме мелкого ремесленника?
Нет, он не хотел быть ремесленником. Его не прельщали красивая одежда солдата, звяканье шпор и воинская слава победителя. Не мечтал он и о богатстве и не ставил перед собой целью мешок тяжелых золотых монет. Полуголодный, одетый в истрепанное платье, он отказался и от профессии, сулившей ему мирную жизнь и сытный обед, пусть и состоящий из одного блюда — наваристой похлебки. Бедняк, он увлекся науками. Что обещала юноше эта любовь? Не один год голодовки и упорного труда, а награда — не столь уж сытая и спокойная жизнь. Юнец не испугался: он крепко знал, чего хотел, и, если шаги его были не всегда тверды, если иной раз его и поташнивало от истощения, он все же упорно и упрямо шел вперед. Он пополз бы, если бы не смог идти!
И он добился своего — окончил университет и получил звание профессора греческого языка.
Было этому профессору всего двадцать один год, а звали его Конрад Геснер.
Геснер не засиделся на кафедре греческого языка. Но за те пять лет, что он провозился с греческими и иными книгами и манускриптами, молодой ученый составил полный каталог всех классических греческих, римских, еврейских и иных рукописей. В первые же годы его жизни ученого сказалась склонность к составлению описаний, списков, каталогов. А ведь подробная опись — верное начало пути к порядку.
Геснеру скоро наскучило изучать мертвецов-классиков. В 1541 году мы видим двадцатипятилетнего ученого уже врачом и натуралистом. Если раньше он составлял списки древних рукописей, то теперь принялся приводить в порядок известных науке тех времен животных и растения. Правда, ему недолго пришлось заниматься этим: он прожил всего сорок девять лет.
Здоровьем Геснер не мог похвастать: многолетняя голодовка сильно подорвала его. Все же в поисках за растениями натуралист исколесил все Альпы, Северную Италию, Францию, ездил к Адриатическому морю, на Рейн. Во время этих путешествий он возил с собой не только гербарные папки и ботанические жестянки; не только банки для животных. С ним всегда было несколько книг, и притом каждый раз на новом языке. Так он изучил между делом французский, английский, итальянский и даже некоторые восточные языки. А если принять во внимание его родной немецкий язык, а также латинский, греческий и древнееврейский, которые он изучал в университете, то неудивительно, что Геснер мог читать почти любую книгу тех времен.
Он собирал растения не для того, чтобы заполнить ими папки коллекционера. Ему были одинаково дороги и маленькая травка-муравка (птичья гречиха), которую топчут прохожие на зазеленевших уличках, и высокогорные красавцы эдельвейсы. Он не гонялся за редкостями, как это делают коллекционеры, но старался добыть их: ему нужно было все.
Геснер собирал материал для обширной работы по наведению порядка в растительном мире.
И как только материал накопился, работа закипела.
«Семя и цветок!» — провозгласил Геснер и начал работать под этим девизом. Нельзя судить по внешности, семя и цветок — вот основа.
Не думайте, что под основой он понимал подлинное родство. Нет, эволюция, происхождение, история предков — об этом тогда не думали. И за основу принималось не родство, а просто внешнее сходство в строении. Впрочем, Геснера интересовало одно: найти надежный прием для наведения порядка, найти наилучший способ классификации.
Перебирая и рассматривая засушенные растения, он скоро убедился, что, как бы ни был хорош и полон гербарий, ему далеко до живых растений. Тогда Геснер устроил небольшой ботанический сад. Конечно, городские власти Цюриха не дали ему ни копейки на это дело, и, конечно, они постоянно хвастали Геснеровским садом.
— Вы видели ботанический сад Геснера?.. — спрашивали они приезжих знатных иностранцев. — Нет? Что вы, что вы! Это же замечательный сад, а сам Геснер…
Геснер оплачивал все расходы по саду, ему приходилось даже принимать и тратиться на угощение гостей, присланных ему городскими властями. Он же платил жалованье своему помощнику, который делал для него рисунки растений и животных.
Сад процветал, папок с гербариями и рисунками становилось все больше. Но сразу всего не соберешь: в несколько лет весь свет не объездишь. Геснеру месяцами приходилось ждать, пока ему пришлют травку или листик, засушенный цветок или рисунок оттуда, из-за далеких морей. Работа стояла, а Геснер не мог сидеть без дела. Тогда он взялся за животных.
Знание языков помогло ему в этой трудной работе. Он быстро разобрался в описаниях
