собрания.
Слава народу, воспитавшему творчество художника. Слава стране, приютившей так щедро его картины.
Россия и Америка — это не случайно. Велики культурные связи, соединяющие две эти страны. Велика культурная миссия, предназначенная обоим народам. Недолог срок, и творческое объединение наступит для обеих стран. Среди прочих сочувственных голосов об этом свидетельствует и Рерих, «названный другом Америки».
Музей Рериха — не «темница», а дом Красоты.
Музей Рериха — очаг, у которого «греются человеческие сердца», очаг, на который держат путь все, кому дорого «красивое в жизни природы и возвышенно-героическое в жизни человека».
Вспомним, что о создании такого музея мечтал некогда и благородный Рёскин.
Мечтал, создавая свой музей в Меербрукском парке Шеффилда.
Теперь эта мечта осуществлена. Будем же верны ей до конца. Создадим сеть музеев, подобных дому Красоты на берегах Гудзона, ибо надлежит помнить, что «нужна открытая, громкая песнь о любимом, нужны ясные слова о том, что хочешь сказать».
Рерих прав: «Дайте искусство народу (скажем — народам). Украсьте не только музеи, театры, школы, библиотеки, здания станций и больниц, но и тюрьмы».
Больше того, саму природу украсьте заботами о ней.
Или вы не видите, «сколько молодых сердец ищут прекрасного и истинного»?
Учитель на вершине мирового признания не нуждается в прославлении.
Зато радуется сердце Учителя, видящего рост и успехи учеников.
Помните полотно Рериха «И мы трудимся»? Разве не сбылось предсказанное!
Растет круг последователей. Крепнет мощная международная художественная организация.
Сколько стран, сколько народов братски объединила она.
Сколько предстоит ей еще объединить.
Пополняются ряды и новыми отдельными именами. Последним примкнул величайший поэт современной Италии Габриэль д’Аннунцио.
Только ли имена? Нет, имена и люди. А люди — значит, и людской труд.
Так строится под рукой мудрого зодчего мощное сооружение, творится одно из замечательных дел нашей эпохи — дело Corona Mundi.
Наивно говорить о славе там, где речь идет о бессмертии. «Люди, встречавшие в жизни Учителей, знают, как просты, и гармоничны, и прекрасны они».
Рерих «научился от земли и от всех голосов любви, говорящих в его душе, любить и понимать жизнь и человечество».
Тысячи послушных учеников, «обрадованных радостью познания новых далей», мысленно тянутся со всех концов к нему.
Велика армия проводников искусства и знания в мире — юные, старики, женщины и дети. Всего больше юных. За ними будущее.
Велика армия, но ведь и это только начало. Сколько готовых вступить, но еще не призванных в ее ряды. Знаем, дойдет черед и до них. Истинно: правы те, кто говорит: «Все люди — художники, но мало кто знает об этом». Скоро узнают. Узнают все.
Мы разучились дышать полной грудью. И живя в тесных и темных ущельях, называемых нами домами, мы в какой-то мере уподобились первому человеку, чье жилище мало чем отличалось от логова зверя.
Но он, наш предок, знал восторги свободы, знал упоение в открытой борьбе, знал детскую радость неожиданных открытий.
Мы лишены и этого. Мы потеряли представление о том, что такое свет, воздух, сила, крепость и красота.
Мы сузили наш взгляд на задачу художника, видя сущность всего его дела в поставке картин на наш рынок.
Мы преступно пренебрегли живым источником художественного вдохновения, полными современной гармонии образцами космического творчества — причудливой окраской и формами животных, растений и камней.
И мы несправедливы, называя мертвыми создания тревожного и пламенного человеческого духа, продукты творческой воли, работу трепетной, живой человеческой руки.
Мы забыли, что памятники искусства, отражающие жизнь, — суть куски самой жизни.
Как забыли и то, что всякое творчество, направленное на улучшение, обогащение, просветление и продолжение этой прекрасной, единственной по своей красоте земной жизни до пределов поистине чудесного, нетленного существования, есть, конечно, художественное творчество.
Мы жестоко ошибаемся, исключая из семьи великих художников Бербенка, занимавшегося всю жизнь вопросами улучшения растительных видов, или игнорируя любого иного работника мысли, погруженного в заботы об улучшении нашего людского существования.
Наука и искусство — родные сестры.
И мы знаем несчетные примеры, подобные примеру Фламмариона, когда научный труд читается нами как поэма, а поэма дает материал для точных выводов.
Исследователи неведомых стран — все Нансены, Козловы, Свен-Гедины, ученые всех видов — Освальды, Боры и Менделеевы, мудрецы — Сакиа Муни, Конфуции и Магометы, изобретатели, подобные Эдисону и Маркони, простые смертные бывают больше художниками, чем те, кого мы привыкли называть этим именем.
Но их творчество распылено.
В их задачу не входит забота о прекрасном, и они служат ему, не сознавая значения и красоты результатов своего труда.
Они разъединены, разбиты на лагеря, далеки друг от друга, и одинокие голоса их тонут в шуме голосов безличной толпы.
Протекая в сфере как бы полунамеков и выражая то, что еще не осознано в полной мере, творчество Рериха задевает все вопросы, поставленные нами на разрешение.
Мы читаем его картины, как книгу, и видим себя героями его эпических вымыслов.
В нем самом нас пленяет редкостное сочетание — огромные знания, обычно присущие лишь изверившимся и малоподвижным натурам при наличии бодрости и сил, свойственных человеку, едва вступившему в жизнь.
Мы знаем, что он не разделяет наших сомнений и колебаний. Но мы верим и будем верить, что Рерих не остановится на полпути. Но пойдет дальше. Исследуя. Поучая. И преображая своим чудесным искусством нашу темную, бессолнечную действительность.
Перед нами картина — холст, краски, подрамник. Мы не знаем ее сюжета. Предположим, что мы не знаем и имени ее автора. Но мы занимаемся искусством. И мы склонны даже иногда покритиковать. Нам не нравится тон лица крайней фигуры. Мы находим композицию несколько нарочитой, а колорит преувеличенным. Мы смотрим, а затем отходим в сторону. И что же? Картина преследует нас. Мы чувствуем на себе магию ее красок. Необъяснимую власть того самого колорита, сюжета и композиции, которые мы только что так легко осудили.
В нас самих происходит какая-то перемена. Сначала неясно. Потом все отчетливей мы начинаем замечать, что мы уже не прежние. Что-то коренным образом изменило нас, наши вкусы, наши стремления, наше поведение.
