Я повторяю ее слова, словно заклинание:
— Все будет хорошо.
Проходят месяцы, за ними годы.
Жизнь наполняется новыми звуками, ощущениями, запахами и прикосновениями.
Жизнь становится заполненной до краев. Расписанной заново, с чистого листа.
И кажется, что жизнь всегда была такой, она не могла и не может быть иной.
Без него, без нее, без них.
Проходит еще несколько лет.
За эти годы Баку становится еще более перенасыщенным — жителями, автомобилями, звуками, самой жизнью. Он по-прежнему пыльный и шумный. Я все еще люблю этот город, но в последнее время часто думаю о том, что мне трудно в нем находиться, город далекого детства разросся в бурлящий мегаполис, за которым мне трудно угнаться. Теперь уже во всех смыслах.
При первой же возможности — выходные или праздники — мы уезжаем на дачу, подальше от Баку и его жителей. Здесь в тени тутовника жизнь кажется совсем другой.
Мы очень любим дачу ранней осенью, когда уже не жарко, но еще не холодно.
Я сижу на веранде в старом шезлонге, держу в ногах раскрытый плед. Плед на самом деле совсем не нужен. Погода сегодня теплая, а во-вторых, им нечего укрывать — обе ноги я потерял в той аварии. Множественные переломы обеих голеней, компрессионный перелом конечностей, раздробление костей — там нечего было спасать.
Я сижу на веранде и смотрю в сад. Мой пятилетний сын пытается подступиться к стволу айвового дерева, куда закатился его мяч. Дерево усыпано желтеющими плодами, из- за которых ветки сильно накренились к земле. Еще полтора месяца — и будет у нас спелая айва.
Из дома выходит она. Держит на руках нашу дочку. Ей два с половиной года.
— Мы поели, а теперь наш папа расскажет нам сказку.
Она передает дочку мне. У нашей дочери мои глаза и мамины кудряшки. Эти кудряшки щекочут мне лицо.
Я люблю тебя. Я знаю, что тебе тяжело. Но наша жизнь не стала хуже, она просто стала другой. В этом я уверен.
Она собирается зайти в дом, но останавливается.
— Какое сегодня число? — спрашивает она.
Я смотрю на нее и почему-то улыбаюсь.
— Не знаю, не помню, — отвечаю я.
Она смотрит на меня, улыбается в ответ и заходит внутрь.
— Рассказывай сказку…
Сын достает мяч из-под ствола дерева, удар — и мяч улетает куда- то в сад.
— Жила-была маленькая красивая девочка… — начинаю я.
Я так люблю тебя, моя маленькая девочка. Даже когда тебе будет три годика, и четыре, и пять, и шесть, когда ты пойдешь в садик, а потом в школу, даже когда ты будешь совсем взрослая, все равно ты останешься моей маленькой девочкой.
— Рассказывай…
— Так вот, жила-была маленькая красивая девочка, и звали ее…
— Уля.
— Правильно, ее звали Уля. Однажды маленькая девочка гуляла по берегу моря. И в это время из воды появился большой дракон.
— Большой-большой!
— Да, большой, просто огромный. Маленькая девочка вначале очень испугалась, но тут она заметила, что у дракона добрые глаза. Она подумала, что это добрый дракон. И дракон действительно оказался добрым. Такое бывает…
САША ДЕНИСОВА
Бегство в Египет
— Хватит ныть, — сказала Григорук. — В Египте поноешь.
У меня роман с женатым человеком. Григорук этого не понимает.
— Все мужчины делятся на три категории, — продолжает Григорук. — Женюсь, куплю, полетим. У тебя, сама понимаешь, какая категория. И не женюсь, и не куплю. И даже не полетим. Авиабилеты тебе Людочка покупает.
Людочка — это она.
У Григорук, как она сама про себя понимает, благородная миссия. Вырвать подругу из лап порочного чувства. Поэтому она нарыла у себя в почте пресс-тур в пятизвездочный отель в Египте, принадлежащий какому-то итальянскому миллионеру. Мы летим туда освещать. Хотя я бы спокойно лежала на кровати и грызла одеяло.
Она запихнула меня в такси, очнулась я в самолете. Григорук мне как мать. Мне вообще многие как мать. Григорук — лидер среди них. Она жгучая брюнетка, которая красится в еще более жгучую. Гребля сделала из Григорук человека: спина широкая — если вшарашит, мало не покажется.
— Машина — не надо баловаться, — с достоинством говорит о себе Григорук.
Я наоборот — блондинка, ну хорошо, невысокая, внешность формата «маленькая собачка до старости щенок». Обидно, но хоть до старости.
Кроме нас летят две сестры-певицы кавказского происхождения, их папа в блестящем пиджаке, похожий на сутенера, модный фотограф, местами лысый, директор модельного агентства, о котором говорят, что он приторговывает моделями, и целая толпа моделей, одна из которых мисс чего-то там. Уже в самолете я чувствую диссонанс внутреннего состояния с внешней средой, но поздно. Григорук злорадно шепчет:
— Это тебе наказание за попытку разбить крепкую семью, — и протягивает рвотный пакет.
Мне двадцать пять лет, и я работаю журналистом. Это моя первая ошибка. Работа паршивая — что не напишу, скандал. В каждом абзаце у вас, говорят читатели, глупость. И выражение лица поменять бы не мешало. А один редактор у нас в газете напился и говорит: у Тарасовой
