Битва рассказов 2013

«Евразия» Илья Кирюхин За нашу победу!

Когда-то, давным-давно, на заре литконкурса Этногенеза посланец Запада помог Тамерлану утопить в крови азиатский мир. Прошли столетия и литконкурс приближается к финалу, но битва не утихает. Только теперь она развернулась в самом сердце Европы…

18 декабря 1442 года. Руан.

Епископ Пьер Кошон давно был немощным усталым стариком. Он еще помнил те времена, когда жар молодого сердца толкал его вперед, времена, когда разум был ясен, а дух непреклонен. О, ему бы сейчас хоть толику той силы! Но все позади. Костер на площади Старого Рынка в Руане провел черту между «тогда» и «сейчас». Жар того костра епископ Кошон чувствовал до сих пор. Но, несмотря на этот жар, дрожь не отпускала епископа с самого утра.

На столике у камина лежало письмо. Клочок пергамента, одна строка корявых мелких букв. Почерк, который не забыть никогда. Дрожащей рукой епископ взял со стола серебряный колокольчик и резко потряс. Секретарь возник сию же секунду, видно поджидал сразу за дверью.

— Ваше преосвященство?

Епископ помедлил.

— Вы лично принимали это послание, Клод?.. — он кивнул на листок.

Секретарь едва заметно дернул углом рта. Сегодня он уже четыре раза отвечал на этот вопрос. Стареет епископ.

— Я, и никто другой, ваше преосвященство. Осмелюсь добавить, посланник требовал личной встречи с вами. Но от этой деревенщины так воняло! Простолюдинам не место в епископской опочивальне…

— Да-да! Не место, — прервал его Кошон. — А вы уверенны, что это был простолюдин? Наши враги многолики и коварны… — Он внезапно замолчал, в глазах появилось затравленное выражение. — Вы видели когда-нибудь Жиля де Ре?

— Только на портретах, монсеньер! — Клод развел руками.

Епископ впился взглядом в лицо секретаря.

— Это не мог быть он?

— Маршал де Ре? Так ведь его задушили в Нанте, по приговору епископского суда! Как колдуна и еретика!

— Некоторые утверждали, что он остался жив. Что его спасла Она.

Секретарь совсем растерялся.

— Кто — Она?

Епископ молчал. Он смотрел в пламя камина, но видел языки совсем другого огня. Тогда, на площади в Руане, в его силах было все остановить. Интересно, что было бы с ним сейчас, отпусти он ее? Простили бы ему это «друзья»? Вряд ли. Но то, что происходит сейчас — стократ хуже того, что могли сделать с ним они.

— Кто — Она, монсеньер? — повторил секретарь.

— Орлеанская Дева.

Епископ закрыл глаза. Клод неодобрительно покачал головой и тихо отступил к двери.

В камине стреляли искрами сухие дубовые поленья. В окно задувал холодный декабрьский ветер. Очередным порывом, словно невесомой рукой призрака, письмо сорвало со столика и бросило на решетку камина. Пламя неохотно коснулось края пергамента и осветило текст. Всего одна строка.

«Я иду к тебе, старая крыса. Жанна д`Арк».

Большая старая крыса под епископской кроватью облизывала свой толстый розовый хвост, крепко ухватив его передними лапками.

Старческие веки без ресниц затрепетали, и епископ приоткрыл глаза. Первым желанием было подняться и снять записку с каминной решетки. Однако немощь заставила остаться в кресле. «Да и к чему? Если дух Жанны может писать, что помешает ему прийти сюда самому?». Чувство тоски и безысходности овладело им.

Крыса с пятнами седины на темно-рыжей шерсти не спеша волокла голый хвост к камину, видимо, в надежде погреть старческие косточки. Рука уже потянулась к колокольчику, чтобы позвать Клода, как сильный порыв холодного ветра заставил Кошона обернуться…

8 мая 1945 года. Орлеан. Франция.

Мужчина и женщина нежились в лучах утреннего солнца и любовались молодой листвой майских деревьев в бистро на старинной набережной Луары.

Он — глубокий старик — аристократ с изжелта-бледным морщинистым лицом. От бледности лица несколько отвлекал шелковый шейный платок изумрудно-зеленого цвета. Шевелюра непокорных седых волос вкупе с пышными усами делали его похожим на Марка Твена.

Она — молодая брюнетка в модном шифоновом платье с алыми маками на темно-зеленом, почти черном поле. Помада цвета свежей крови приковывала взгляды проходящих мужчин, пробуждая в них желание и острое чувство опасности. Вуалетка прикрывала глаза и добавляла женщине загадочности.

Они были полярны. Она олицетворяла молодость и жизнь. Он — старость и смерть.

Приподняв вуалетку, он с нежностью и заглянул в ее сине-зеленые глаза.

— Вот и еще один год, еще одна годовщина. Столетия пролетают мимо тебя, не оставляя следа. Ты все так же прекрасна, как тем маем, а мне — живому мертвецу — остается только любоваться тобой.

— Прекрати панихиду, Жиль! «Мы снова вместе, на нашем месте, в триумфе доблести и чести!» — громко пропела она, заставив редких утренних посетителей бистро? обернуться. — Это твои слова, маршал, не забывай!

Старик горько хмыкнул и отвернулся, чтобы она не увидела слез на его лице.

— Ну, ну, Жиль Монморанси-Лаваль, барон де Ре, граф де Бриен, — она накрыла ладонями его морщинистую руку, — ты одержал еще одну победу, заставил Западных еще раз испить горькую чашу поражения до дна! Ты мой герой, Жиль де Ре!

— А ты — моя богиня победы, — он обернулся и поднял бокал.

— За победу?

— За нашу победу!

Мужчина и женщина сделали по глотку вина.

— Жанна! Еще одна война закончена, и мы приложили к этому руку…

Хозяин бистро? не дал ему договорить, распахнув окна и двери настежь, чтобы посетителям были лучше слышны слова, звучавшие из радиоприемника. Все с замиранием сердца вслушивались в голос