Имя: Эфраим
Возраст: 25 лет
Адрес: Беэр-Шева, провинция Иудея
Время действия: 4 век до н. э.
Локация: Иудея, Галилея, Рим
Предмет: Спрут
Дар: Эхолокация, поиск предметов
Для некоторых жизнь — нескончаемая суета и тревога, для других — развлечение. Одни ценят каждую секунду, другие живут не считаясь ни с кем. Одни пытаются выжить, в то время, как другие играют этим. Жертвуют пешками ради своих достижений. Рим грезит о расширении своих владении, в то время как на его границах становится все беспокойнее. Подчиненные провинции стараются вырваться из надзирающей власти. Бурные волнения, которые могут, как разрушить Римскую империю, так и показать ее мощь, охватываю всю страну. Покорить непокорных, и объединить весь мир под единым крылом — один шаг, одна игра. Но ставки слишком высоки. Когда тебе дают меч и бросают на арену, ради игры, ради забавы, заставляя выживать, можно сделать для себя решающий выбор — против кого обратить свой меч. И пешка может дорасти до короля, восстав против своих создателей, обернув их игру лишь иллюзией. Но возможно, и это восстание, может оказаться всего лишь такой же иллюзией, и нити твоей судьбы, по- прежнему в их руках.
Глава первая. Явление
В центральной части «Земли обетованной» лежит унылая, бесплодная пустыня, с давних времен служившая преградой на пути цивилизации. От северо-западной границы, в устье реки Иордан до жемчужины самой Иудейской пустыни — Мертвого моря, которое обрамляет пустыню с востока, простирается страна безлюдья и полной тишины. Но природа и в этом унылом запустении показала свой прихотливый нрав. Здесь есть, и невообразимо огромные равнины, зимою белые, а летом покрытые серой солончаковой пылью. Здесь также есть и высокие горы, и скалистые ущелья, где пробегают быстрые селевые потоки, сходящие с этих гор, и конечно же, темные, мрачные долины, таящие в себе неведомые тайны. Но, тем не менее, всюду одинаково голо, неприютно и печально пусто.
Кругом, насколько хватает глаз, простирается бесконечная и плоская равнина, сплошь покрытая солончаковой пылью. Лишь кое-где на ней темнеют карликовые кусты. Далеко на горизонте высится длинная цепь гор с зубчатыми островерхими вершинами. И на всем этом огромном застывшем пространстве нет ни признаков жизни, ни следов, оставленных живыми существами. В голубовато-стальном небе не видно птиц, и ничто не шевельнется на этой тусклой серой земле — все обволакивает полнейшая тишина. Сколько ни напрягать слух, в этой великой пустыне не услышишь ни малейшего звука, здесь царит безмолвие — нерушимое, гнетущее безмолвие.
Можно, конечно, сказать, что в этой стране безнадежности не живут люди, но, пожалуй, это не совсем будет верно. С высоты птичьего полета, на окраине этого царства безмолвия видна извилистая дорога, которая тянется через всю пустыню и исчезает где-то вдали. Она изборождена колесами и истоптана ногами многих искателей счастья. Вдоль дороги, поблескивая под солнцем, ярко белеют на сером солончаке какие-то предметы. Это кости — одни крупные и массивные, другие помельче и потоньше. Крупные кости бычьи, другие же — человеческие. На огромном пустом пространстве пустыни можно проследить страшный караванный путь по этим вехам — останкам тех, кто погиб в этой пустыне, и тех, кому уже не суждено вернуться.
Все это узрел перед собой одинокий путник, и осознал всю тяжесть своего текущего положения. Хотя, навряд ли, он уже мог на данный момент, что-либо осознавать и понимать. По виду он мог бы сойти за духа, или за демона тех мест. С первого взгляда трудно было определить, сколько ему лет — под сорок или под шестьдесят. Желтая пергаментная кожа туго обтягивала кости его худого, изможденного лица, в длинных темных волосах и бороде серебрилась сильная проседь, запавшие глаза горели неестественным блеском, а рука напоминала кисть скелета. Сил идти дальше у него оставалось все меньше и меньше. Желание сдаться и остановиться, рухнув в песок и камни, подавляло только одно — самосохранение, которое также оставляло его, но, тем не менее, еще оставалось.
Ему с трудом удавалось устоять на ногах, хотя, судя по некогда высокому росту и могучему сложению, он должен был обладать крепким, выносливым организмом. Впрочем, его заострившееся лицо и одежда, мешком висевшая на его иссохшем теле, ясно говорили, почему он выглядит немощным поседевшим стариком. Он умирал — умирал от голода и жажды. И видно было, что уже давно, а времени у него оставалось все меньше.
Перед ним не стоял выбор — вернуться назад или продолжать свой безуспешный путь вперед, в надежде найти спасение — нет, было уже слишком поздно. Пара дней назад, когда вода еще только заканчивалась, а блуждания ни к чему не приводили, он мог повернуть назад и возвратиться. Мог, но не сделал. И теперь, шаг за шагом, он приближался к своей гибели. Бессмысленно было продолжать то, что закончить уже не суждено. В голове билась только одна мысль, и все сильнее и сильнее —
Разбудила и привела его в чувство нестерпимая жара, обжигающая кожу, от которой и так почти ничего не осталось. Он не смог пошевелить головой, что-то ее держало, причиняя тихую, и, в тоже время, жесткую боль. Он дернулся вверх, и тут же вскрикнул от огромнейшей вспышки боли, чувствуя, как разрывается и трескается кожа на его виске. Если бы это только можно было посчитать за крик — лишь сдавленный хрип отчаяния и последней боли, никем не слышим в этом пустынном мире.
Он медленно раскрыл глаза — все тоже, слепящее глаза, солнце, и, конечно же, боль, усиливающаяся и пронзительно ноющая. Боль стала настолько сильной, что у него закружилась голова. Камень, на который опиралась голова, был бурым от запекшейся крови. Он ощупал висок, и почувствовал под пальцами твердый, потрескавшийся струп. Струп прилип к камню и оторвался, когда он пошевелил головой. Боль всё пульсировала в голове, ужасная и бесконечная.
С трудом приподнявшись на локтях, он сел, и попытался осмотреться. Но картина была все такой же унылой, что и раньше— безлюдная пустынная равнина, иссеченная рытвинами и кое-где вздыбившаяся кучками камней, торчащими из песка. Да и что могло измениться? Пустыня неизменна в своем первозданно-безжизненном виде. Высоко над равниной, в небе, все так же висело огромное раскаленное солнце, искажающее все видимое слепящим огнем и дрожанием воздуха.
