— Я о другом думаю. Многими ты, Владимирко, землями владеешь, до иных руки не доходят, выделил бы ему какой-нибудь удел. Он бы при деле оказался, про баловство свое забыл, да и тебе выгода: твою волю исполнять станет и за порядком наблюдать, все поменьше твои тиуны воровать будут.
— Надо подумать, — отозвался Владимирко. — Но не сейчас, а после войны с Польшей. Так отдаешь мне в поход своего сына, брат?
— А как же, раз обещал.
И — Ивану:
— Слышь, Иван, немощен я стал, придется тебе вместо меня с нашей дружиной в поход на Польшу сходить. Намерен твой дядя отомстить полякам за пленение своего отца и за унижение, которому подверг его король польский.
Несколько лет назад отец Владимирко был обманом захвачен в плен поляками. Тогда сын собрал несколько телег золота и серебра, одежды и всяких драгоценностей в возах и привез в Польшу. Добра было столько доставлено королю, что не только поляки, но и немцы, окружавшие трон владыки, поражались безмерной широте натуры Владимирко. Польский король устроил пир, на котором была провозглашена вечная дружба между ним и Владимирко. Столько было произнесено клятв и заверений, столько было рукопожатий и поцелуев, что казалось, никогда больше не прольется кровь между народами. Но прошло немного лет, и вот теперь, в 1135 году, Владимирко собрался в поход против Польши.
— Я рад, что получил поддержку от тебя, брат, — говорил он. — Мне важно иметь возле себя твои воинские силы.
— Иначе и быть не могло, — отвечал Ростислав Володаревич. — Мой родной Перемышль — пограничный город с Польшей, стоит на реке Сан. Мы издавна отстаивали свои рубежи и говорили: «Знай, ляше, по Сан — наше!» Разве мы можем уклониться от противоборства с давним недругом?
— Высокомерные поляки надеются, что я им прощу отцовское унижение! — неожиданно вскипел Владимирко. — Пока жив, постоянно буду мстить, при любом удобном случае!
— Дядя, я со своей дружиной буду верным помощником в твоем предприятии! — горячо проговорил Иван.
— Я ценю твое усердие, племянник, — проговорил Владимирко. — После похода назначу тебя правителем в одном из уделов. Слова свои никогда не бросаю на ветер!
Неделю собиралась в поход перемышльская дружина. Ранним утром она уходила из города. Ивана провожала Таисия. Она от дворца до крепостных ворот, держась за стремя, шла рядом с его конем.
— Иван, — спрашивала она, глядя на него потемневшими, увлажненными глазами, — ты будешь в походе вспоминать обо мне?
— Конечно! Как же тебя не вспоминать, когда мы с тобой с детства вместе во всех забавах и увеселениях!
— Я не о том. Ты меня по-другому будешь вспоминать?
— Как по-другому? — недоумевал он. — Ты как все мои друзья, близка и понятна. Разве друзей забывают?
— Ну, как парень девушку… Как самую дорогую девушку, — силилась объяснить ему Таисия, но он гнул свое:
— Ты для меня самая дорогая девушка. С кем я еще крепче дружил, как не с тобой!
А ей хотелось сказать ему, что очень он дорог, что она постоянно думает о нем, что любит его. И хотя все называют его человеком с безалаберным характером, она считает его добрым и отзывчивым, да вдобавок еще самым красивым из парней и готова часами смотреть в его глубокие ласковые глаза с по- девичьи загнутыми черными ресницами… Но она ничего не сказала. На развилке дорог, уже далеко за крепостными воротами, остановилась и долго глядела вслед, пока конные дружинники не закрыли его совсем.
В Галич прибыли на третий день. Когда-то еще мальчишкой, лет десять назад, был Иван в этом городе вместе с отцом. Тогда это было обычное селение, обнесенное земляным валом и частоколом, среди разбросанных домишек виднелась небольшая церковь. Теперь перед ним раскинулся большой город, с деревянными стенами и крепостными башнями, из-за которых высились золоченые купола собора и двух церквей; деревянные церкви стояли среди и ремесленно-торгового посада, вольготно раскинувшегося вокруг города, здесь же приютились два монастыря с крепкими оградами; на реке Днестре была выстроена пристань, возле которой стояли десятки кораблей различных стран. Сновал народ, оживленными были и пристань, и посад; всюду кипела жизнь.
Дружину Иван разместил в домиках посада, а сам отправился в княжеский дворец. Князя Владимирко он увидел стоящим возле крыльца, вокруг него толпились бояре, они что-то оживленно обсуждали.
— А, вот и племянничек явился! — радостно воскликнул Владимирко, увидев Ивана. — Как дорога, без происшествий?
— Прибыли благополучно, дядя.
— Ну и хорошо, — он оглянулся, ища кого-то глазами, потом крикнул молодой женщине, стоявшей на площадке крыльца: — Анна! Принимай гостя. Это твой родственник из Перемышля, ты с ним еще не знакома.
И — Ивану:
— Это моя жена Анна. Она тебя встретит и накормит, а мне некогда, дел много навалилось. В ужин, даст Бог, увидимся.
Слышал Иван в Перемышле, что после смерти своей первой жены, венгерской принцессы, женился Владимирко на местной красавице, дочери галицкого боярина Степана Хотянича. Дивился тогда народ: втрое моложе себя взял в жены девицу князь. Видать, еще крепким себя чувствует!
Поднялся Иван на площадку крыльца, глянул на княжну и поразился: совсем молоденькая, наверно, его лет. А уж красавица, сил нет, таких он за свою жизнь не видел: и очи большие, голубые, и носик вздернутый, маленький, и губки красные, сочные.
Дрогнуло что-то в груди Ивана, но он не подал и вида, отвел глаза в сторону, словно заскучал. А она смотрела на него насмешливо и покровительственно, будто на малыша, спросила, тая насмешку:
— Это ты, что ли, мой родственник? Издалека явился?
— Из Перемышля, дружину привел.
— Ишь ты! Такому несмышленому и дружину доверили?
Насупился Иван, бросил глухо:
— У самой молоко на губах не обсохло, а туда же…
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказала Анна. — Пойдем во дворец, прикажу накормить тебя.
После плотного обеда потянуло в сон. И неудивительно: с непривычки походная жизнь крепко измотала его, спать приходилось урывками, ночью одолевали комары и мошка, даже дым от костра не спасал, а от езды верхом на лошади болели все суставы и мышцы. Иван ткнулся в пуховую подушку и тотчас уснул, да так крепко, что проспал и ужин, и всю ночь и проснулся только к завтраку.
Перекусив, отправился в город. Узкие улочки Галича были забиты воинами. Колыхались, растекались в разные стороны островерхие шишаки шлемов, разноцветные плащи и холодно поблескивавшие панцири и кольчуги. Иван с трудом пробился к рынку, расположенному возле собора Святого Спаса. Думал, там будет попросторней, но и площадь заполонили военные люди, ходили толпами, глазели, больше приценялись, чем покупали.
Издали увидел княгиню Анну, которая медленно проходила вдоль торгового ряда, и сразу завернул в сторону. «Увидит, снова будет подшучивать и насмехаться, — подумал он. — Больно мне нужна она такая. Пусть себе ходит, а я в другом конце поброжу».
Он обошел оружейный ряд, перешел в гончарный, а потом оказался среди драгоценностей, невольно залюбовался изделиями из Византии, Руси и арабских стран.
— Своей девушке подарок присматриваешь? — раздался рядом голос княгини. Он даже вздрогнул от неожиданности: хотел избежать встречи и вот на тебе, прямо на нее напоролся!
— У меня нет девушки, — хмуро ответил он, намереваясь обойти ее.
— Ни одна не обратила внимания? — с наигранным сочувствием спросила княжна. — Ай-ай, как обидно!
