Сотня с лишним песен на четырех кассетах, и с каждой связаны воспоминания. Попытки выразить свое отношение к жизни; на каждой песне я честно рвал глотку, а ребята резали пальцы о струны. С репетиций, помню, мы шагали просветленными, словно укусы внешнего, взрослого мира больше нам не страшны. А как же иначе, ведь, берясь за гитары, подключая к усилителю микрофоны, наш «ГАМ» наносил адекватный удар окружающему уродству и вранью, лживой благопристойности. А когда нас пригласили на республиканский фестиваль, мы такое устроили в муздрамтеатре! Даже в официальном органе местной власти «Тыва Республика» было про «молодых бунтарей»… Авскоре после того я с родителями переехал сюда. Слышал, что Саша А.О. сделался журналистом и пишет криминальную хронику, Рон стал незаменимым компьютерным графиком на «Тува ТВ», а Юрик доучился в своем политехе и поступил в аспирантуру. Да, как говорится, нашли парни свое место в жизни, только вот я что-то никак не могу. А может, и я тоже нашел, но не хочу себе в этом признаться…
Стену толкнул особенно сильный порыв, будто огромная звериная лапа хлопнула по бревнам. На крыше громко треснуло и отломилось.
— Господи, что же это такое? — жалобный вздох мамы. — Что за ноябрь в этом году… метет и метет…
Отец успокаивает:
— Ничего, пускай лучше сейчас, чем в апреле. Огород наш в низине, викторию снегом накроет как следует, весной урожая можно солидного ожидать. Кстати, Роман, — слышу, он поднялся, — я тут книжек ненужных отобрал штук пяток, для стаканчиков. Глянь, может, тебе надо что.
Сгребаю кассеты обратно в коробку.
— Вот собираюсь тысячу стаканчиков за зиму накрутить, — делится отец со мной планами. — Будем сажать по голландской системе — всё рассадой. Переоборудую летнюю кухню в рассадник, сделаю большое окно, стеллажи. Настоящие деньги можно заработать только на раннем. Сам посчитай, пучок редиски в середине мая стоит минимум шесть рублей, а в начале июня уже два. Огурцы в июне — двадцать рублей килограмм, в июле хорошо если рублика три. На каких-то две недели бы опередить основной поток, и можно кое-что ощутимое заработать… — Скаждой фразой отец увлекается все сильнее, голос его возбужденней и громче. — Ящиков у нас полно, посадим в них семена в стаканчиках, а потом в грядки перенесем. Таким образом эту пару недель попытаемся выгадать.
Я киваю согласно, не желая спорить, хотя причин для сомнения полно. Во-первых, пересаживать ростки редиски из ящиков в гряды — это же каторжный труд; в пучке по семь-восемь крупных редисок, цена ему, допустим, пять рублей, чтобы получить какой-то серьезный навар, это сколько ж нужно пучков… Во- вторых, климат в Минусинске и в нашей деревне разный: здесь обычно холоднее на несколько градусов, и как ни исхитряйся, что ни делай, минусинских специалистов-огородников не обогнать. К тому же редиска, если у нее корни повреждены, может «пойти в дудку», такую и в марте никто не купит…
— Давайте попробуем, — говорю, — только вот как… Я же шесть дней на работе в неделю…
— Ну, как-нибудь, — отец не унывает, — как-нибудь справимся. У меня, брат, еще есть задумка. Такое сооружение изобрел, хм, вертикальная гряда называется. Маме объяснял принцип, она одобрила. Вот посмотри.
Он берет лист бумаги, ручку, садится в наше единственное кресло, начинает чертить и рассказывать:
— Плетется сетка из проволоки и ветвей тальника или можно сосновые тонкие жерди. Метр с небольшим высотой. Слегка вкапывается в виде трубы, на дно кладется целлофан для удержания влаги. Изнутри труба тоже оборачивается целлофаном, засыпается землей и перегноем, а в середину — опилки. Для этого можно использовать ведро без дна, чтобы земля особо с опилками не смешивалась. И в боковины сажаем хоть огурцы, хоть помидоры, хоть перец. Сверху делаем вот такой вот каркас из жердей, к ним подвязываем те же огурцы, чтобы держались. Сечешь? Должно быть намного эффективнее, чем просто на грядке или в парнике. И экономия площади, и земля в такой трубе остывать будет намного дольше. В общем, по всем статьям вертикальная гряда удобнее. У? — предлагает мне отец разделить радость от этого изобретения, я снова киваю и улыбаюсь, правда, опасаясь, как бы улыбка не превратилась в скептическую ухмылку.
— Весной планирую поставить штук десять. Пять, скажем, в теплице, пять — на улице, на солнцепеке. Эх, надо ведь как-нибудь из кризиса выбираться. — Отец поднимается, выходит на кухню, обращается к маме: — Выберемся, как думаешь, мама Галя?
— Надеюсь… — В ее голосе слышится больше усталости, скрытой досады, чем надежды, и словно в подтверждение этому начинается очередной приступ кашля.
Бодрость и одухотворенность отца исчезли, морщины на лице стали глубже, сам он как бы уменьшился ростом… Постоял, взглянул на часы, скомкал бумажку с чертежом вертикальной гряды.
— Что ж, — вздыхает, — двенадцатый час. Надо идти животину кормить. Ветер, видно, не стихнет, а они тоже — живые ведь…
15
Привез в общагу шторы, что когда-то висели в нашей кызылской квартире у меня в комнате. Тяжелые, золотисто-зеленые, они, как надежные щиты, оберегали меня от улицы с ее гулом машин, глазами окон соседнего дома, наглого солнца, страшной ночной темноты.
Теперь я вешаю эти шторы на окно в своем общажном жилье. Старую, почерневшую от пыли и сигаретного дыма тюлевую тряпицу запихнул под кровать Лехи.
Купил в магазине «Электра» нужную детальку и за полчаса наладил магнитофон. Под песни Гребенщикова помыл пол, вытер пыль с небогатой мебели, не жалея, выкинул всякую ненужную мне мелочовку, скопившиеся в шкафу рваные пакеты, консервные банки, бутылки. Найденным в умывальнике черенком швабры снял из углов гирлянды превратившейся в паутину пыли.
Открыл форточку и, пока комната проветривалась, сходил в душ. Тщательно, с удовольствием вымылся, соскреб щетину с лица… Обсохнув, побывал в ближайшей парикмахерской, подстригся под канадку за шестнадцать рублей.
С деньгами — порядок. Родители выдали триста, этого, если не пить, хватит надолго. Тем более что перед карантином получил двадцать талонов. Они, целые и невредимые, лежат под обложкой паспорта. И продуктов полным-полно. Можно жить.
Да, давненько, давненько я не бывал в таком приподнятом настроении. В меня словно вставили новую батарейку, и теперь я все смогу. Немного усилий, немного энергии и желания — и любое дело будет сделано. Любые преграды падут… Я впервые за долгое время свободен и крепок, меня не сковывает ни сосед-дебил (его теперь просто нет), ни отсутствие денег, ни слабость похмелья; впереди несколько выходных дней. Может, поразведаю насчет сто2ящей работенки. Как говорила «мама» Павлика Ксюха: под лежачий камень вода не течет. Надо действовать, надо искать, не так глупо, конечно, как эти горе- налетчики, но плесневеть тоже нельзя.
Походить, например, по Торговому, поспрашивать у ребят, не нужен ли им помощник, экспедитор там или кто-нибудь в этом роде, вдруг повезет. Или снова группу собрать, растормошить Шолина, он хороший ведь барабанщик, петь, естественно, не мои старые анархические агитки, а сочинить что-нибудь попопсовей. Под «Агату Кристи» или под «Сплин». В Абакане «живая» дискотека есть, с группами, по местному ТВ музыкалка выходит… Да нет, это все вряд ли — вряд ли Шолин растормошится, вряд ли я новые песенки сочиню… Или попытаться в абаканский театр устроиться, там зарплата выше, и ее хоть «катановками», но выдают, говорят, почти без задержек. Можно поучиться, стать осветителем, а если получится — и в актеры затесаться. С молодыми парнями у них проблемы…
Пожарил мяса. Целую сковородку, с лучком. Питаться нужно хорошо, если хочешь активной жизни… Открываю литровую баночку с помидорами «виноградная лоза», ее положила мне мама на день рождения, если выпадет его отмечать здесь. До дня рождения еще с полмесяца, и не известно, что там будет в дальнейшем. Да и что такое календарный день рождения? Просто формальность, циферка на бумажке. Нет,
