лавандой мыла знаменитой английской марки «Аткинсон». Последним поздравил Елену Демут Ковалевский; склонив большую, красивую голову, он пожелал ей долголетия и назвал добрым гением семьи великого Карла Маркса.
Затем Энгельс весьма умело, но пролив ни капли, открыл одну за другой несколько бутылок шампанского, и новогодний праздник продолжался. Веселье нарастало. Тусси, командуя своими двумя кузенами, Генри и Чарлзом Юта, устроила общие игры. Стулья в гостиной были расставлены в круг. Сначала соревновались в находчивости. На внезапно брошенный, как мяч, вопрос следовало не задумываясь дать ответ.
— Куда делись руки Венеры Милосской? — хитро прищурившись, спросила Элеонора Ковалевского.
Он скользнул глазами по сидевшей с ним рядом сестре Маркса, заметил пухлую ямочку на ее полном локте и сказал галантно:
— Извольте, природа, похитив их у богини, приделала к торсу госпожи Юта.
Раздались аплодисменты. Игра продолжалась, но скоро наскучила. Тогда Элеонора вышла на середину круга и заявила:
— Я директор цирка.
— А мы кто? — заинтересовался Энгельс.
— Все вы, в том числе Мавр и ты, Генерал, всего лишь дрессированные звери. Прошу не смеяться. Сейчас каждому из вас я назову, под строгим соблюдением тайны, каким именно животным он будет.
— Тусси, оказывается, на самом деле Цирцея. Но прошу не превращать меня в свинью, — снова воскликнул Энгельс.
— И не в осла, их и так развелось на свете слишком много, — сказал Ковалевский.
— Успокойтесь, может быть, вам предстоит быть львами.
— Но я не умею рычать.
— Что до меня, я жажду превращения в слона. По общему мнению, мой голос годится для джунглей, — потребовал Ковалевский.
— Прошу слушаться директора цирка и главного укротителя! — крикнула властно Тусси.
Все замолчали, но, продолжая улыбаться, переглядывались друг с другом.
— Итак, молчание! Я скажу каждому на ухо, какой он зверь, а затем по счету «раз-два-три» буду вызывать вас на арену. Звери должны выскочить вперед, издавая при этом звуки, которые даны им природой. Тигр пусть рычит, а шакал воет.
Элеонора шепнула что-то каждому из играющих и остановилась в центре круга.
— Начинаю!
Энгельс, сделав комическую гримасу, подался вперед. Маркс, щурясь, откинулся на спинку стула.
Девушка медленно сосчитала до трех и громко крикнула:
— Собака!
В ту же минуту все сорвались со своих мост, бросились на середину круга и начали отчаянно лаять. Затем, сообразив, что с ними сыграли забавную шутку и все они должны были изображать одно и то же животное, покатились со смеху. Особенно неудержимо, до багровой краски в лице и слезинок в углах глаз, смеялся Энгельс. Ему вторили Маркс и Ковалевский. Госпожа Юта не знала, улыбаться ей или сердиться. Она так остервенело изображала пса, что чувствовала себя теперь неловко и хотела обидеться. Впрочем, поведение остальных тотчас же ее успокоило.
А Тусси уже приказала покорным ее воле юношам отодвинуть мебель к стенам, а сама подсела к роялю и сыграла марш. На первый тур танца Маркс пригласил свою жену. Оба они были великолепными танцорами. Маркс, правда, танцуя, всегда немного смущался, и это вначале несколько сковывало его движения. Но музыка постепенно увлекала всех, и, кружась, он как бы сбросил годы. Много воскресших неясных воспоминаний молодили его душу.
Он видел себя и Женни в Париже. Они кружились на веселых балах, и так же рука его лежала вокруг ее талии и совсем близко, рядом сияли любимые карие, с позолотой глаза. И Женни думала о прошлом, и ласковая улыбка задержалась на ее лице. Затем Маркс подошел к Лицци и закружил ее в вальсе, а Ковалевский пригласил госпожу Луизу Юта. После танцев он подвел ее к дивану и сел в кресло рядом.
— Поверьте, — сказала ему жена зажиточного книготорговца из Каиштадта, обмахиваясь веером из страусовых перьев, — Карл и мы все вовсе не какие-нибудь дети простолюдинов. Наш отец адвокат. Если вам придется побывать в Трире, то вы услышите, из какой мы хорошей, всеми уважаемой и к тому же но бедной семьи. Кто бы мог подумать, когда Карл был маленьким, что он попадет в такую страшную компанию, как все эти красные.
Максим Максимович, скрывая в пышной бороде усмешку, тщетно пытался успокоить госпожу Юта рассказом о том, каким огромным уважением среди всех лучших людей пользуется ее брат, какой он во всех отношениях неповторимый гигант мысли. Госпожа Юта все же продолжала грустно вздыхать и сетовать. Маркс, краем уха слышавший жалобы сестры по своему адресу, не мог удержаться от веселого смеха.
Рядом с креслом, на котором сидел Максим Максимович, стоял маленький мозаичный столик. На нем играли в шашки, писали письма. Столик был покрыт плюшевой скатеркой с пышной бахромой по краям. Под стеклом, прижатым металлическими лапками, стояла новая фотография Маркса. Ковалевский взял снимок в руки и пристально в него вгляделся. Маркс был снят сидящим в кресле, в одной из лучших фотостудий Майлса на Риджент-стрит, 224, о чем сообщал штамп фирмы. Русского ученого снова поразили благородство и значительность львиной головы вождя рабочих.
— У вашего брата, — обратился Максим Максимович к госпоже Юта, — замечательные глаза. Обратите внимание на то, как приспущены книзу его веки у наружных углов. Интересная особенность, которую я заметил у многих выдающихся людей. Вспомните, например, портреты Ньютона, Гегеля, Бетховена.
Госпожа Юта с недоумением посмотрела на собеседника.
— Глаза такой формы — полудужьями, — продолжал Ковалевский, — несомненно, присущи высокоодаренным натурам.
Было уже очень поздно, когда Энгельс и Ковалевский, отделившись от веселой компании дам и молодежи, последовали за хозяином дома в его кабинет покурить и выпить по чашке кофе с ликером.
Заговорили о том, что было дороже всего сердцам двух руководителей мирового рабочего движения, — о делах социал-демократии во всем мире, и в частности, к Германии. Маркс похвалил молодого революционера Бебеля, полушутя, полусердясь, отозвался о Либкнехте как об упрямце, не вполне освободившемся от дурного влияния лассальянцев.
— Трудно, — заметил он, посмеиваясь, — внести свежую мысль в голову немецкого приват-доцента, а Либкнехт из той же породы.
Маркс заметно помрачнел, когда речь зашла о полученном известии из Берлина, что какой-то безумец анархист совершил покушение на престарелого германского императора Вильгельма.
— О, черт, будь проклят террорист и те, кто его подбили на эту гнусную провокацию. Ведь зло капитализма не в беззубом дряхлом коронованном осле. Легко можно себе представить, как сегодня торжествует Бисмарк. Теперь он имеет возможность под истерические вопли юнкерских кликуш и барабанный бой объявить новый поход на социалистов. Наверняка уже начались преследования революционеров по всей стране.
Перед возвращением в Москву, где Ковалевский должен был занять кафедру в университете, он провел несколько прощальных часов у Маркса и Энгельса. В общении с ними он черпал немало новых мыслей и знаний. И в этот раз они много говорили об искусстве, литературе, истории, политике. Без знакомства с Марксом Ковалевский не занялся бы теми предметами, которые в дальнейшем определили его научные достижения. Маркс, юрист, советовал русскому ученому написать большое сочинение об административной юстиции, а также заняться прошлым земельной общины. Особо интересовала Маркса научная критика. Он был одним из весьма взыскательных читателей «Критического обозрения», издаваемого Ковалевским.
Прощаясь с русским ученым, Маркс сказал ему в упор:
— Помните, что логически можно мыслить, только следуя диалектическому методу.
