бородатый змей.
Я выбрал первое. Бегать в живом тумане дело заведомо гиблое, особенно, если забрался в него так глубоко, как мы с наемником. Шагов пять точно пробежишь, может, шесть. А на седьмом ноги увязнут, опутанные вмиг уплотнившимися серыми прядями – и все, считай, отбегался. Поэтому я полностью сосредоточился на трезубце и тряпке, что болталась на его остриях.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – получилось, паутина предпочла сгнившему мясу стопроцентный хлопок. Полотенце для такого дела всегда берут черное, чтобы сразу ясно было, что к чему. И сейчас на самой его середине появился серебристый узор из абсолютно целых нитей, чуть подрагивающих, будто по ним электрический ток пропустили. Так бывает, когда паутина переходит с одного носителя на другой, за это ее еще называют «нервами Зоны». Да уж, название с двойным смыслом. Пока ее добудешь, своих нервов килограмм сгорит.
Теперь самое сложное – не касаясь руками, снять с трезубца и аккуратно свернуть полотенце, которое в таких случаях сталкеры называют «носителем». Одним движением я сдернул с пояса специнструмент именно для таких дел, выданный Кузнецом – телескопическую дубинку, густо смазанную солидолом на стыках, чтоб щелчок при открытии был минимальным. Резкое движение, едва слышное «чавк» – и стальная дубинка у меня в руке. Теперь все делаем быстро.
Раз. Переворот трезубца, полотенце лежит на трех остриях.
Два. Тремя быстрыми тычками дубинкой снимаем «носитель» с остро заточенных штырей.
Три. При помощи дубинки складываем его в несколько раз. Теперь снять паутину с ткани можно только специальным раствором, так что складывать полотенце можно как угодно.
Четыре. Орудуя той же дубинкой, запихнуть его в поясной контейнер и захлопнуть крышку. На все про все ушло три секунды, может, четыре.
Пять. Поднять глаза… и охренеть от увиденного.
Борода пятился назад, уже не пытаясь змеиным шипением привлечь мое внимание. Удивительно, что он не начал стрелять, для новичка это была бы самая нормальная реакция. Потому что вокруг творилась жуть нереальная.
Туман беспокойно шевелился. Наверно потому, что шевелилась земля под ним. Вот закачался и медленно завалился набок крест, торчащий над серо-белесой взвесью. Вот высунулась из нее чья-то рука… Нет, не рука. Кость с далеко не всеми сохранившимися фалангами пальцев и с обрывками сухожилий на ней, болтающихся, словно черные гнилые спагетти.
Кладбище оживало. Видел я уже подобное однажды в Копачах, правда, думаю, морок то был, наваждение, вызванное ядовитыми испарениями Зоны. Здесь же всё, без сомнения, было более чем реально. Хотя бы потому, что теперь запах сырости забивала сладковатая трупная вонь. Так пахнут мертвые, пролежавшие на одном месте слишком долго и превратившиеся в отвратительную желеобразную массу. А еще так шибает в нос, в легкие, в голову запах свежеразрытой могилы.
– Уходим, – выдохнул я прямо в ухо Бороде, который, пятясь, едва не налетел на меня. – За мной, быстро.
Все еще только начиналось, и если не щелкать нижней челюстью, по идее, можно было смыться отсюда до того, как мертвяки повылазят из своих могил и начнут разбираться на предмет, кто это тут к ним в гости пожаловал. Проход между могилами, по которому мы пришли сюда, был пока свободен. Я было сделал шаг, но тут же, уловив движение сбоку, развернулся всем корпусом.
Мертвец, с которого я снял паутину, уже не висел на кресте, а стоял, пошатываясь и глядя на меня серо-белесыми глазами цвета живого тумана. Мало того, в руке у него был зажат большой лагерный нож, которым очень удобно что ветки рубить для костра, что живое мясо кромсать вместе с костями.
Замахнувшись своим ржавым оружием, труп оторвался от креста и шагнул вперед. Двигался он, вопреки ожиданиям, довольно быстро, не иначе живой туман, насквозь пропитавший мертвую плоть, придал ей сил. Еще мгновение, и сталь, покрытая пятнами коррозии, вломится в мой череп. Бежать нельзя, стрелять тоже, а в руках у меня…
Как говорится в народе, нет бубей, так палкой бей. Ну, я и отработал по ожившему трупу тем, что в руке было – широко размахнувшись, со всей силы метнул в него трезубец.
Наверно, мертвый сталкер высох за долгое время лежания на открытом воздухе и потому оказался неожиданно легким. Три заточенных штыря вонзились в шею трупа, отбросив его назад и намертво пригвоздив к кресту.
Зомби дернулся, что-то ворча себе под сгнивший нос и пытаясь освободиться, но получилось у него это неважно. Трезубец, крепко засевший в дереве, остался на месте, зато массивный крест качнулся и с тихим скрипом завалился назад вместе с пригвожденным к нему незадачливым любителем живой плоти.
– Ходу, – выдохнул я, чувствительно ткнув Бороду локтем в плечевой сустав. Помогает прийти в себя от шока. Наемник зашипел снова – на этот раз от боли – но из ступора вышел, что и требовалось. Морда зверская, того и гляди в горло вцепится. Ага, переборщил я маленько. Но ничего, обязательно извинюсь. Потом. Непременно. Если, конечно, мы отсюда выберемся, в чем сейчас я был уже не так уверен, как полминуты назад.
Похоже, не мой молодецкий бросок был причиной того, что крест с пригвожденным к нему кадавром рухнул, словно его бульдозером выкорчевало. Останки сталкера все еще дергались на нем, но это меня уже мало заботило – хорошо зафиксированный зомби в добивании не нуждается. А вот то, что лезло из могилы, на которой полминуты назад тот крест стоял, было достойно внимания.
Это тоже был труп… наверное. Возможно, даже когда-то человеческий. Но зараженная земля Зоны превратила его во что-то ужасное. Череп как четыре моих, облепленный остатками плоти, торс вроде нормальный – вернее, то, что от него осталось, а руки… Руки жуть. Худые, длиннющие, с одним лишним суставом, смахивающие на китайский трехсекционный боевой цеп. Заметив нас, кошмарное чудище разинуло пасть и завыло – страшно, протяжно. Даже у меня мурашки по коже побежали, а наемник вообще глаза вылупил и присел от ужаса, когда такой кошмар увидел.
Но я быстро опомнился. Что там вылезет из земли дальше, рассматривать не стал, лишь размахнулся и запустил в кадавра стальной дубинкой – авось отвлечется на пару секунд, получив железякой по кумполу.
Ан нет, не прокатило. Дубинка лишь сорвала кусок кожи с огромного лба, и гнилой лоскут повис, закрыв одну из глазниц, в которых шевелилось что-то – не то черви, не то остатки зрительных нервов.
Но жуткий кадавр не растерялся. Взялся за лоскут черными остатками пальцев и, с мерзким треском оторвав, швырнул в меня. Не попав, разозлился еще больше, снова завыл и с удвоенной силой принялся вытаскивать нижнюю часть тела из могилы.
Естественно, я не стал ждать, пока он выкопается, и зашагал сквозь туман, стараясь сделать одновременно три взаимоисключающие вещи: идти быстро, не шуметь и при этом не навернуться, наступив на невидимую кочку или угодив стопой в опять же невидимую яму.
Между тем проклятый живой туман снова заподозрил неладное. Тут и там начали возникать островки уплотнений, из которых вверх потянулись белесые щупальца…
А между ними к нам шли мертвые…
Их было много, трупов, страшно измененных зараженной землей Зоны. Никогда не думал, что мертвец под влиянием просочившихся в почву радиоактивных отходов может так преобразиться. По сравнению с теми порождениями ночных кошмаров, что тянули к нам сейчас руки, лапы, культи, обломки конечностей, мертвяки из-под моста могли сойти за писаных красавцев. У одного от левой руки лишь почерневшая плечевая кость осталась, почему-то заканчивающаяся двумя шевелящимися пальцами, а из правого плеча торчала не конечность, а еще одна голова со сморщенным, недоразвитым лицом семинедельного зародыша. Это помимо своей, у которой глаз и носа вообще нет, а вместо них только черный провал безгубого рта с шевелящимся остатком языка внутри.
Вон еще один оживший кошмар, чуть подальше, не иначе, результат захоронения двух тел в одной могиле. Срослось все там, перемешалось, не поймешь, где руки, где ноги… Тем не менее, ползет все это, тащится по земле, высунув из тумана верхнюю часть омерзительного нагромождения полусгнившей плоти. А в ней, среди синюшных складок, бельмо без зрачка ворочается…
Это то, что мне удалось более-менее рассмотреть среди беспокойных щупалец тумана, которые, кстати, «своих» не трогали. Так, погладят осторожно, словно проверяя, кто это тут таскается, – и тут же в сторону,
