лишился света и радости. С тех пор Амирани прикован там. На пропитание бог посылает ему на день ковригу хлеба и меру вина, которые доставляет ему ворон. У Амирани есть одна Гошиа{31}, рожденная вороном; она день и ночь гложет и утончает обомшелую и проржавевшую цепь Амирани. Вот-вот, кажется, цепь готова прорваться; радостно вздрагивает сердце Амирани, появляется надежда на освобождение, но в это время, в великий четверг, проклятый кузнец ударяет молотом по наковальне, и готовая порваться цепь снова толстеет, становится страшной, отдаляет Амирани от жизни и смерти, превращается в границу света и тьмы, в ненадежный мостик между свободой и рабством. Там же, неподалеку, лежит и короткий меч Амирани, но он изъеден ржавчиной, засыпан землей и бесполезен для своего хозяина. Меч плачет по своему хозяину, а Амирани — по своему мечу.
Раз в год Гергетская гора раскрывает перед Амирани врата мрака, раз в год открывается герою выход на свет, но он избегает сияния дня: вид земли пробуждает в его сердце утихшие страсти и бередит сердечные раны…
На Гергетской горе окаменел один убитый гвелвешапи{32}, который был врагом Амирани. Узнав, что Амирани прикован, этот гвелвешапи пришел пожрать его, но Христос проклял гвелвешапи и превратил его в камень. С тех пор он так и лежит там, и некуда ему бежать от гнева господа бога; ни огонь, ни солнце не сжигают его, ни ветер, ни снежные обвалы не сталкивают его в бездну, ни небо, ни земля не приемлют его. На то место, где лежит окаменевший гвелвешапи, не падает снег, там не появляется лед; это место чернеет даже в то время, когда вся гора Гергети покрыта облаками и туманом. И дождь и ветерок равно избегают этого места. Горные туры и козлы не хотят укрываться в этих местах даже во время снежных буранов. Все живое бежит из этих мест… кругом царят проклятье, смерть и безмолвие.
Одному охотнику удалось увидеть прикованного Амирани. Оказывается, тот охотник охотился в окрестностях Гергети на туров; выстрелив в тура, он ранил его, но раненый тур убежал и укрылся в расщелине, не имевшей никаких выходов. Охотник ниоткуда не смог подойти, чтобы пристрелить добычу. Да если бы ему и удалось убить тура, он все равно не смог бы воспользоваться ни мясом его, ни шкурой. В хлопотах охотник не заметил, как зашло солнце и наступили сумерки. Он бросился в одну сторону, в другую, но уже не мог найти дороги, чтобы спуститься вниз. Приходилось заночевать там же, но две опасности угрожали ему: если двинется — обязательно полетит в бездну и разобьется насмерть, если останется на месте — умрет от холода. Долго раздумывал охотник и наконец решил идти, предпочитая гибель в дороге смерти от холода на месте. Он долго карабкался по скалам, вырубал в них ступени своим кинжалом, цеплялся за каждый выступ и наконец добрался до скалы, у которой решил отдохнуть. Вдруг он услышал страшные стоны и вздохи. Охотник испугался: сначала он решил, что встретился с чертями или каджами, и приготовился бежать, но бежать было некуда; затем он подумал, что, может быть, кого-нибудь увлекла за собой снежная лавина, или кто-нибудь разбился на льдах, или охотник погнался за турами и загнал их в тупик, а туры своими рогами пригвоздили его к скале. И он решил пойти и разузнать, кто там стонет и что с ним приключилось.
Охотник отправился в ту сторону, откуда слышались стоны, и вошел в пещеру. Там он увидел, что к скале цепями прикован огромный человек, подобный великану; борода и волосы у него на голове так отросли, что служат узнику постелью. Рядом с ним сидит собака Гошиа и гложет цепь. Охотник испугался и хотел бежать, но прикованный герой крикнул ему:
— Если ты христианин, не убегай, подойди ко мне, я прикован и не причиню тебе никакого вреда.
Охотник осмелел и подошел ближе. Герой тихо сказал ему:
— Я Амирани, не пугайся. Иди и принеси мне мой меч, который лежит там и плачет по мне, а затем я уж знаю, что делать.
Охотник подошел к мечу, понатужился изо всех сил, но не смог даже сдвинуть его с места. Увидя это, Амирани так застонал, что в горах загрохотали обвалы.
— Хоть настолько подтащи меч ко мне, чтобы я мог дотянуться до него рукой, — крикнул охотнику Амирани.
Охотник еще раз потянул меч, но безуспешно. Тогда Амирани приказал ему:
— Ложись на землю, схвати руками меч, а я возьму тебя за ноги и потяну, ты же потянешь меч, и, может быть, подтащим его. — Охотник лег на землю и ухватился руками за меч, а Амирани взял его за ноги. Потянул его Амирани, но охотник стал кричать, что он разрывается на части. Амирани выпустил из рук его ноги и сказал с сожалением:
— Иди и постарайся достать ремень и цепь для подвешивания котла и принеси их сюда так, чтобы никто не видел, а если кто-нибудь и увидит, ничего не говори и не оглядывайся назад.
Охотник вышел из пещеры. Уже рассветало. Он добрался до дома, взял ремень и цепь для подвешивания котла и отправился к Амирани. Это увидела жена его и погналась за ним:
— Слушай, для чего ты забираешь ремень и очажную цепь и куда ты их несешь?
Сначала охотник воздержался от ответа и не повернул головы к глупой жене, но когда она привязалась к нему, он повернулся и хорошенько поколотил ее, а затем отправился к Амирани. Он подошел к тому месту, где предполагал найти Амирани, но нигде не было видно больше ни пещеры, ни Амирани.
«Вот, если бы Амирани порвал свои цепи, он уж показал бы себя…»
Сказание об Этери
(
В бедной сакле сидел крестьянин Фарнаоз и качал плачущего младенца. Молодой отец плакал и над своей неловкостью, и над ребенком, и над горем, его поразившим так неожиданно, так внезапно. Давно ли во всей деревне не было четы счастливее и дружнее Фарнаоза и Этери, и как они радовались надежде иметь ребенка, как нетерпеливо ждали своего первенца, а теперь каждый крик маленькой дочери, которую он назвал Этери, вызывал перед его воображением образ другой Этери, красивой, цветущей здоровьем, с похорон которой он только что вернулся. Теперь сакля его казалась ему еще мрачнее, чем в день рождения маленькой Этери, когда стоны ее матери перешли в пред смертную агонию и он впервые сознал, что пришла минута расстаться с любимой женой. Через несколько дней он понял, что ему не выходить ребенка; расстаться же с ним, отдав его на воспитание кормилице, он ни за что не хотел И вот Фарнаоз переходит из сакли в саклю, из селения в селение, ища кормилицу, которая пошла бы жить к нему, но никто не шел к молодому вдовцу, и необходимость заставила его подумать о женитьбе.
Мысль взять другую жену так скоро после смерти любящей и любимой Этери, воспоминание о которой всюду его преследовало, возмущала его. Любовь к умершей жене и любовь к новорожденной дочери наполняли его сердце, но мало-помалу привязанность к живой Этери усиливалась и наконец вытеснила образ умершей матери. В его селении жила молодая и красивая крестьянка Мариам, при всякой встрече с ним заботливо его расспрашивающая о маленькой Этери.
«Чего же я жду? — подумал Фарнаоз. — Вот будет настоящая мать для моей бедной крошки», — и
