план, Таня».
Позже, когда мы с Полиной встречались в другой обстановке, она, конечно, много рассказывала. О Викторе, которого ради Вас бросила. О Лене, с которой Вы продолжали встречаться два с лишним года после свадьбы. О брезгливом равнодушии, которое Вы чередовали с простым равнодушием. О беременности, из-за которой она не ушла от Вас, когда в первый раз собиралась уйти. Хотите других подробностей — спросите у неё сами. Мне, по большому счёту, было всё равно, почему Полина Вас ненавидит. Она хотела напоследок сделать Вам больно, а я хотела побыть полноценной Верой Кукушкиной. Наши интересы совпадали.
Знакомая Полины, Ира с какой-то грузинской фамилией, уезжала на полгода в США и сдавала комнату в центре, которую купила незадолго до того. Так Вера Кукушкина поселилась на улице Радищева. Первые три месяца оплатила я; весной, уже по возвращении хозяйки, Полина доплатила остальное. Я не жила на Радищева постоянно, хотя и старалась ночевать не меньше трёх раз в неделю. Полина появлялась по вечерам, если удавалось отвезти дочку бабушкам-дедушкам. Она бы честно сказала Вам, что ездит к подруге, но Вы ничего не спрашивали.
Хозяйка оставила жильё в идеальном порядке, что, разумеется, было не к лицу Вере Кукушкиной. Из едва обжитой комнаты деловой девицы, улетевшей доучиваться в Бостон, мы соорудили берлогу сумасбродной аспирантки философского факультета. На наше счастье, хозяйка даже обои не успела переклеить, не говоря уже о евроремонте, да и мебели у неё было совсем немного: безликий шкаф, половинка стола от прежних владельцев, офисный стол из «ИКЕИ», несколько стульев оттуда же. Стол из «ИКЕИ» мы временно перетащили к соседу дяде Гере; новые стулья выменяли у него же на старые — расшатанные и поцарапанные. Затем я выпросила у отца письменный стол из его кабинета — тот самый, на котором декламировала в детстве «Апологию Сократа». (Божилась отцу, что через три месяца верну, но стол развалился, когда мы в марте спускали его по лестнице.) Полина нарыла где-то антикварный компьютер с Windows 95. Знакомые охотно сплавили мне старый диван вместе с накидкой и подушками (хозяйка Ира спала на стимулирующем матраце, который сворачивался и убирался в шкаф). Последний штрих внёс дядя Гера, причём по собственной инициативе. Так и вижу, как он просовывает голову в дверь и говорит: «Девушки, я тут журнальный столик бесхозный подобрал на рынке. Не хотите принять в ансамбль?»
Подготовив декорации, мы написали сценарий Вашего романа с Верой Кукушкиной. Целый вечер сидели с Полиной за половинчатым столом, вооружившись календариками. Старались обсудить всё до мельчайших подробностей. Общий план до сих пор помню назубок:
11 декабря. Кофе на Кирочной, секс, выдача ключей.
19 декабря. Секс. Массаж. Разговоры о юности.
26 декабря. Предпразднование НГ. Секс. «Как всё складывается в жизни». Философия.
14 января. Чай с вареньем и дядей Герой, без секса (сказать, что месячные).
16 января. Кофе в кафе у чёрта на куличках (максимум полчаса, потом «надо бежать»). Только философия.
18 января. Секс. Романтический глинтвейн допоздна. Разговоры о детстве.
21 января. Встреча срывается в последний момент по туманной причине.
23 января. Чай с вареньем без секса. Плохое настроение («не надо меня сегодня целовать»). Очень много философии.
28 января. Секс, много страсти. Очень хорошее настроение. Простуда. Разговор о будущем.
4 февраля. Пропажа без вести. Перчатки, забытый мобильник. Через неделю поменять замок. Отвезти обратно папин стол. Принести мебель от дяди Геры. Навести порядок в комнате. Всё.
Если не считать развалившегося стола, всё прошло, как по нотам. Дата в дату, сцена в сцену. Только под занавес Вера Кукушкина отошла от сценария и пропала на день раньше срока.
Третьего февраля (если помните, был понедельник) Полина взяла отгул на вторую половину дня. В районе часа мы встретились с ней на Радищева, чтобы ещё раз проговорить детали грядущей развязки. Тогда, под занавес, речь впервые зашла о Швеции; Полина привезла целую пачку листовок с рекламой курсов скандинавских языков. Помню, сначала она ошарашила меня заявлением, что передумала с Вами разводиться. Увидев смятение на моём лице, тут же успокоила: на то есть шкурные соображения.
Полина резонно предполагала, что после Веры Кукушкиной прежняя жизнь встанет Вам поперёк горла. Вы захотите удрать из клиники, где Вы впервые увидели Веру, из города, где Вы с ней встречались, от памяти, которая будет душить Вас по поводу и без повода. Иными словами, встряска Верой Кукушкиной могла подвигнуть Вас на какие-то действия (по выражению Полины, «сдвинуть его с задницы»), и эту деятельную энергию следовало направить в мирное русло. Полина рассказала, что всегда мечтала переехать в Швецию, а шведам не хватает зубных врачей в провинции, они приглашают специалистов из Восточной Европы, и она не раз заговаривала с Вами об этой возможности, но Вы огрызались или не обращали внимания. Той зимой Полина поняла: чтобы информация о Швеции отложилась у Вас в сознании, она должна исходить из источника, который имеет для Вас хоть какое-то значение. Полина позвонила Березиной, заведующей Вашей клиники. Судя по всему, Березина ценила Вас как стоматолога, но испытывала к Вам сильную антипатию и потому охотно согласилась посоветовать Вам работу в Швеции. Она выполнила своё обещание в конце января.
Тогда же, за несколько дней до исчезновения Веры Кукушкиной, Полина подобрала в подъезде Вашего дома листовки с курсами скандинавских языков — как часто бывает, распространитель сунул часть листовок в ящики, а оставшуюся кипу просто бросил сверху. Помню, я захлопала в ладоши, когда Полина рассказала, зачем привезла листовки. Реклама шведского языка в комнате Веры Кукушкиной казалась мне гениальным ходом.
Всю спецоперацию мы называли «Мишкина любовь». Затея с переездом в Швецию была практическим ответвлением «Мишкиной любви», но, в силу своей важности, требовала отдельного наименования. Полина предложила «Хоть шерсти клок». Я тоже что-то придумала, ещё более злое, и мы сидели на диване, по уши довольные собой. Смеялись, ждали чая и были счастливы, пока не позвонили Вы и не сообщили, что готовы заехать вне графика.
Полина держала руку в промежутке между сиденьем и боковой стороной дивана. Я забыла предупредить её, что там в одном месте из ткани торчит лопнувшая пружина. Когда я, сделав большие глаза, показала Полине Ваше имя на экране телефона, она дёрнулась от неожиданности и разодрала основание ладони. Отчётливо помню, как она морщилась и зажимала кровь другой рукой, пока я говорила с Вами, а потом сказала что-то вроде «импровизация — залог успеха» и, встав с дивана, стала методично ронять капли крови на пол. Поначалу я была против (помню, даже повысила голос): во-первых, мне казалось, что кровь на полу вынудит Вас обратиться в милицию; во-вторых, я опасалась, что Вы увидите свежий порез на руке Полины и задумаетесь. Полина заверила меня, что связываться с милицией у Вас не хватит смелости в любом случае, а чтобы Вы хоть что-то заметили, нужно пойти к дяде Гере и сунуть всю руку по локоть в станок для изготовления ключей.
(Полина оказалась совершенно права и в том, и в другом: пластырь на её ладони Вы увидели только под конец недели. Она объяснила, что накануне поранилась на работе.)
Прокапав дорожку в сторону двери, Полина пошла смывать кровь на кухню — там у хозяйки комнаты хранилась аптечка с перевязочными материалами. Я кое-как затолкала лопнувшую пружину в толщу дивана, чтобы причина кровотечения не казалась слишком банальной; затем раскидала по видным местам листовки с языками. На одном из них обвела шведский жирным синим овалом. В общей сложности, я разложила в комнате семь листовок.
Через неделю я вернулась на Радищева вместе с другом, чтобы поменять замок. Шесть листовок нетронуто лежали на своих местах; седьмая была свёрнута вчетверо. Вы начали писать записку Вере на оборотной стороне («Не заст»), но, видимо, передумали и, свернув, оставили листовку на столе.
Несколько месяцев Полина тщетно ждала результата. Она регулярно заговаривала с Вами о работе за границей, она так и сяк вплетала в разговор Швецию, но реакция была нулевой. В начале осени Полина пришла к выводу, что операция «Хоть шерсти клок» потерпела фиаско. Мы просчитались. То ли что-то переоценили (собственную хитрость? Вашу память? Вашу любовь к Вере Кукушкиной?), то ли недооценили (Вашу невнимательность? шок? инертность? неприязнь к Березиной?). Как бы то ни было, Полина сообщила мне, что уйдёт от Вас ещё до Нового года, и мы встретились, чтобы отпраздновать это решение.
