обязанности придерживается Хассе Берглунд. У них оказалось много общего, в первую очередь простота и нелюбовь к изыскам, но не только это. Еще их объединяло чувство юмора — они смеялись над одними и теми же вещами, над одним и тем же идиотизмом, происходившим вокруг.
Накануне он изложил идею Берглунду, который тут же загорелся и развил ее далее.
— Поехали к неграм, — заявил Хассе.
Так они и сделали. Некоторое время бродили среди серых высотных домов, раскрашенных в яркие цвета.
— Кто, интересно, вбил себе в голову, что все это будет выглядеть веселее только потому, что они раскрасят бетон своими убогими красками?
— Понятия не имею, — пожал плечами Хассе.
Никто не усомнился бы, что эти два человека в куртках до талии и дешевых джинсах — полицейские в штатском. В этом особенно убеждали их черные ботинки, некая безвкусная помесь кроссовок с выходными туфлями.
— Раньше мне часто доводилось встречаться с этими парнями, когда я работал в Центральном округе, — сказал Хассе. — Отличная компания! Балуются наркотой, замешаны во всяких делишках, но зато открыты для всяких идей.
Они поднялись на лифте. На крашеной стене кто-то написал фломастером слово из трех букв, другие названия половых органов также были увековечены на стенках лифта — многие из них с грамматическими ошибками. Эрик и Ханс хмыкнули.
Дверной звонок был встроен в дверь — стандартное устройство во всех высотных домах по всей необъятной стране. Хассе дал много звонков в быстрой последовательности, требовательно и настойчиво. Эрик снова хмыкнул.
Дверь открыл прыщавый парень в футболке и черных тренировочных штанах с белыми полосками. Вид у него был запуганный — вероятно, это его типичное состояние. Когда он увидел Хассе, губы его расползлись в улыбке.
— А, Князь пожаловал! Большой брат — и без формы… Каким ветром тебя занесло в Халлунду?
Берглунд и Страндберг вошли в квартиру. Здесь пахло марихуаной. В комнате сидели еще двое парней и играли в приставку, подсоединенную к телевизору. В пепельницах валялись куски сигаретной бумаги и «убитые» косяки, шторы были опущены.
Парень по имени Иштван указал на коричневый диван. Эрик и Хассе предпочли стулья, внимательно обследовав сиденья, прежде чем усесться.
— Ну что, Иштван-ковбой, как делишки? — спросил Хассе, садясь.
— Да так, по-разному. — Иштван покрутил рукой из стороны в сторону, а затем рассмеялся неизвестно чему и начал задыхаться от смеха.
Его друзья, уткнувшиеся в телевизор, зафыркали, поддерживая его смех. Эрик заерзал на стуле.
— Нам нужна ваша помощь, по пять тысяч на брата.
Иштван ждал продолжения.
— Вы свидетели изнасилования. Пятнадцатилетний парнишка изнасиловал девчонку. Вы были на той вечеринке, наблюдали эту сцену с разных точек. Идет?
Иштван кивнул:
— Заметано.
Его дружки по-прежнему не отрывались от игры. Хассе попросил их выключить приставку.
— С какой стати? — спросил один из них.
Такого рода вопросы вызывали у Хассе Берглунда аллергию.
— Выключи, будь так любезен, — произнес он громко.
Парни нажали на паузу, из телевизора донесся веселый сигнал. Хассе заставил себя сосредоточиться на главном:
— Сейчас я расскажу вам всю историю, и вместе решим, какой сценарий самый выигрышный. Вы должны знать все это назубок. Деньги прямо сейчас. Если понадобится, я вас еще вызову — это входит в цену.
Все закивали.
Хассе трижды допросил парней по поводу вымышленной истории. Они получили деньги и услышали заверение Берглунда, что он лично поубивает их, если они проговорятся.
— Если кто-то когда-то меня прихлопнет, надеюсь, это будешь ты, Князь.
Хассе отвесил в воздухе несколько ударов в сторону Иштвана — тот сделал вид, что обороняется. Эрик засмеялся. Иштван спросил, не хотят ли они остаться и покурить с ними травку.
— От травы башка делается дурная, — буркнул Эрик.
Эти слова вызвали у парней новый приступ истерического смеха.
В машине по пути из Халлунды Эрик позвонил бывшему коллеге из полицейского округа Норрмальм и попросил разрешения использовать один из кабинетов для допросов.
— На два часа, не больше, — ответил тот. — И поднимайся по боковой лестнице, а не на лифте.
Все прошло отлично. Молокосос Альберт чуть не наложил в штаны от страха. Его мамаша побледнела, как простыня у нее в больнице. «Удивительная штука — страх, — думал Эрик, идя пешком по Васагатан. — Некоторые тут же тонут в дерьме».
Найдя закусочную, он зашел туда и заказал шаверму. Турок за прилавком рвался обсудить с ним результаты футбольных матчей. Эрик не отвечал. Поняв намек, продавец отрезал ему мясо в полном молчании. Эрик уселся на высокий барный стул за узкой стойкой у окна, выходящего на улицу, вздохнул и развернул газету, стащенную из комнаты персонала в полицейском округе Нормальм. Перелистнув несколько страниц, он увидел портрет знаменитости, имени которой не знал — та недавно поменяла свой пол. Эрика все чаще охватывало чувство, что он ни черта не понимает в мире, в котором живет.
— Альберт!
София стояла, опираясь о мойку, и смотрела на него. Сын сидел, уткнувшись носом в стол, упорно не поднимая глаз.
Не в силах сдержаться, она подошла к нему и с размаху залепила ему пощечину. Удар оказался таким тяжелым, что она сама испугалась и сделала шаг назад, но потом взяла себя в руки и снова подошла к сыну, раскрыв объятия.
Он поднялся, и они прижались друг к другу. София гладила его по волосам.
— Я ничего такого не делал, — хрипло проговорил он.
В его голосе звучали детские интонации, страх невинного.
— Я знаю, — прошептала она.
— Тогда как же все это получилось?
София задумалась над его вопросом. Кажется, она знает ответ, но не собирается давать его сыну.
— Недоразумение… Все позади, они просто ошиблись…
Она поймала себя на том, что снова повторяет эту фразу, подумала о микрофонах, которые улавливают ее слова и, по всей видимости, доносят до Гуниллы Страндберг.
— Но у них были свидетели! Как это возможно? Изнасилование… Что за…
— Тсс! — проговорила София. — Забудь об этом. Все ошибаются, даже полиция. — Она погладила его по голове.
— Он ударил меня, — тихо произнес Альберт.
София заморгала, словно что-то попало ей в глаз. Усилием воли заставила себя сохранять спокойствие, продолжая гладить сына.
— Что ты сказал?
— Полицейский в машине. Он ударил меня по лицу.
Внезапно все краски внешнего мира исчезли, осталась только одна внутри ее — крошечная пылающая точка. Точка горела все ярче, давила, жгла, рвалась наружу, разрастаясь в яркое огненное пламя — пламя гнева. Это был не тот гнев, который родился из ее тревоги, это было огненное проклятие, заполнявшее ее до последней клеточки, вытесняющее все остальное. Как ни странно, она сразу
