Золотое дно. Книга 1

Климова передумали. Но почему же снова, несколько раз в общем списке из двенадцати человек повторили по радио его фамилию? Видно, по халатности.

Иван Петрович за эти дни осунулся. Обстриг ножницами бороду. Купил белую нейлоновую рубаху и надел на работу, под свитер, выпустив воротник — если Нина появился в котловане, увидит, как он ходит, специально расстегнув полушубок, что ему жарко. Но Нина больше не появлялась.

Иван Петрович точно захворал. Тоска охватила его. Тело болело полосами, как бывает, если поспишь на камнях. Люди, даже самые сильные, всегда были впечатлительны к равнодушию окружающих и к одиночеству…

НАДПИСИ НА КРАНАХ И ЩИТАХ БЛОКОВ, ЛОЗУНГИ В КОТЛОВАНЕ:

БЕРЕГИСЬ ПОВОРОТА!

НЕ СТОЙ ПОД СТРЕЛОЙ!

ПОКОРИМ ЗИНТАТ! (старый, уже истрепавшийся лозунг — Л.Х.)

ВПЕРЕД К КОМ…ИЗМУ! (отшелушились буквы «МУН». Впрочем, эффект мало был кем замечен. Привыкли. — Л.Х.)

Ю.С.Г. СТРОИТ ВСЯ СТРАНА!

ОСТОРОЖНО, КАМНЕПАД!

КУБОК КОСМОНАВТОВ БУДЕТ НАШ!

КОММУНИЗМ — ЭТО МОЛОДОСТЬ МИРА И ЕГО ВОЗВО… (дальше оборвано ветром — Л.Х.)

НА МОТОЦИКЛАХ ПО ЗИНТАТУ ЕЗДИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ — ПРОМОИНЫ И КАМНЕПАД!

СЛАВА ПАР.ИИ КПСС! (Слетела буква Т. Хотя КПСС какая уж пария?! — Л.Х.)

Вернемся к судьбе Хрустова.

— Мы теперь опр-ричники Васильева! — рычал (зачеркнуто: Лев, поверху жирно: Левка) первые дни, заполошно бегая по блоку, ругая нерадивых, выскакивая наверх, как на смотровую площадку, к поручням и зевам бункеров, записывая номера машин, которые не так подвозят бетон, не так разворачиваются, и все ждал, что Васильев снова позовет пред свои очи звено Хрустова (он теперь был звеньевой!) или хотя бы его одного, лично Льва. Но Альберт Алексеевич то ли забыл, то ли ему было совершенно некогда.

Как-то утром он прошагал мимо восемнадцатой секции, но в блок не заглянул — Хрустов сам быстро выскочил на мороз и ветер, и едва головой в живот Васильеву не угодил, на что начальник стройки хмуро кивнул ему, точно не узнав, и двинулся дальше, окруженный такими же хмурыми сосредоточенными людьми — толстяком Титовым и маленьким важным Туровским.

«Ничего, — горестно вздохнул Хрустов. — Вот станет совсем плохо — вспомнит и про нас. А пока мы должны скромно помогать. При случае — сами наводить порядок. Намекнул же Васильев — имеем право действовать от его имени.

А Туровский… как он так может?! Еще недавно равный среди равных в нашей компании, учился у Сереги Никонова брать аккорды на гитаре или у Лехи-пропеллера на руках стоять, уважительно слушал рассказы Климова о жизни, а теперь проплывает, Утконос, с надменной улыбочкой на морде. Как будто мы тоже не думаем о судьбе ГЭС, как будто мы тоже не государственные люди!»

— Надо немедленно с ним поговорить! — решил Хрустов. — Ишь, на старика напал. А сам то одну красотку соблазнит, то другую. Скоро весь комсомол на стройке станет его гаремом. И что в нем девчонки находят? Вот меня за пустозвона считают, а я ж по сути — очень нравственный человек.

Когда Васильев и свита двигалась обратно мимо 18-ой секции, Лева выскочил перед ними, вроде суслика в каменной степи, и с улыбкой, как бы имея на это право, схватил за рукав начальника штаба.

— Валера, есть некое соображение. — Он помнил, Туровский очень любит слово «некое». («Я подготовил некий меморандум. У меня некие идеи».)

Кисло сморщившись, Валерий остановился и, словно вспомнив, кто перед ним, улыбнулся вполне приветливо.

— А, ты. Что?

— Ты почему на Ивана Петровича? Ты знаешь, как он страдает? А ведь не он бил Ваську…

— Да все уже забыто! — переменившись в лице, раздраженно прошипел Туровский. — Васька, водка… Мы стройку спасаем. А Климов твой сегодня лезет в прорубь.

— Да?! — ахнул Хрустов. — Спасибо!

Туровский ничего не ответил, лицо его было, как всегда, скорбно, словно он знал что-то такое, чего никогда не узнать и не понять Хрустову. Но Леве, разумеется, было также известно о результатах бурения перед плотиной: до самых ряжей — лед, и даже далее — до защитной косы — слоями, пирожками, но лед, лед почти до самого дна. Эта намерзшая громадина заслоняет донные отверстия, вплоть до пятой «дырки» напрочь. И огромная река не успевает проходить через относительно свободные от льда отверстия. Как теперь быть? Насосами перекачивать с верхнего бьефа в нижний? Таких насосов в мире нет, и уж тем более в СССР. Может, решат взорвать кусок плотины, когда уже станет неизбежна катастрофа?

Хрустов немедленно высказал эту идею Туровскому, который в ответ на это раздраженно зашевелил плоским носом.

— С ума сошел!.. Взрывать — плотина треснет. На нее и так давит. А она еще сыроватая. Ты лучше работай на своем рабочем месте. — И словно вспомнив, какая еще недавно была между ними дружба, добавил. — Как-нибудь поговорим. Я к тебе приду или ты ко мне… — И быстро ушел, прикрывая обеими ладонями в кожаных перчатках от ветра щеку.

— Хруст, чего волынишь? — окликнул удивленно Майнашев.

Хрустов, опомнившись, побежал к вибратору, чтобы снова прыгать с ним на вязкой теплой массе бетона. Согрелся и затем вылез наверх, нацепив повязку стропальщика. Стоять стропальщиком — не такая уж легкая работа, как может показаться со стороны: знай, маши руками. Здесь, на крыше блока, как в аэродинамической трубе ветер. А бетон залипает в бадье, надо его отскабливать скребком, вымажешься, окоченеешь, ангину схватишь на морозном хиусе. Легче всего и милее работа сварщика, основная работа Хрустова.

— Мы его заместители! — бормотал Лева, глядя сквозь очки на синее пламя электрода. Русая его бородка греется, потрескивает, пахнет паленым. Хрустов, откидываясь прочь, полный легкомысленного счастья, даже частушку запевает нарочито визгливым, бабьим голосом: