— Вот-вот. «Великое освобождение». Вылезти из одной задницы, чтобы тут же застрять в другой по самые уши! Как им удалось снять напряжение, оставив при этом Систему действующей, до сих пор не могу понять…
— Просто к тому времени все уже свыклись. Или это было первым, к чему они применили свою Методику Информационных Потоков. Если ты помнишь, именно тогда, кстати, и был создан Мировой Совет по Связям с Общественностью (WUPR), взявший на себя функции по координации ИП. С тех пор ещё шуточный тост пошёл «За твою мировую с общественностью!», помнишь? Ну, каламбур такой от аббревиатуры — Ю Пи аР — твоя связь с общественностью…
— Да помню, помню… дурацкая шутка.
— Я к слову…
— Прости. Давай-ка покурим. — Я повернулся и перевёл ближайшее «окно» на режим вытяжки. Придвинул пару кресел и на панели «источники света» нажал кнопку «пол». В ответ тот заструился лёгким голубоватым мерцанием. Маша молча наблюдала за моими действиями. А я на секунду залюбовался её лицом, преобразившимся из-за необычной картины теней. — Что-то не очень, да? — сказал я, увиливая от чуть не возникшей внутри неловкости, и переместил «окно» левее на метр и немного опустил. — Вот так поуютнее будет. Присаживайся.
Мы сели и закурили. Минутная неловкость сменилась какой-то пустотой в мыслях, не обременяемой моторной функцией. Некоторое время мы молча выпускали дым в сторону «окна».
— Ты ещё помнишь, о чём хотел спросить меня?
— Да. Но ты сказала, что знаешь. Так что, может быть, сразу ответишь? — Детская шалость. Я решил её проверить.
— Хочешь проверить? Ладно, — Маша улыбнулась. — Ты, наверное, думал, что один-единственный такой на свете, а когда почувствовал, что это не так, тебя разобрало здоровое любопытство — тебе захотелось услышать другую историю, верно?
— Верно. — Надо было отдать должное её проницательности.
— Но моя история началась давно, и если ты действительно хочешь её услышать, приготовься к тому, что может не хватить и ночи.
— Лишь бы хватило жизни, — почти про себя пробубнил я. Но Маша расслышала.
— Что за настроения у тебя вечно? Почему ты думаешь, что мир решил во что бы то ни стало покончить с тобой?! Такое впечатление, что ты всё время пытаешься угадать, а что сегодня послужит ему поводом для этого! Мне придётся разочаровать тебя — ему повод вообще не нужен! Материальную и теологическую составляющие бренности мы можем испытать на себе в любой момент безо всяких видимых, для нас по крайней мере, причин. Да! Мудрый помнит о смерти, но ищет её только больной… некрофил!
— Ну, здрасьте!
— Не «здрасьте», а я просто поражаюсь порой, до чего косны могут быть люди в своих пристрастиях или в способах избавления от них. Что одно и то же, по большому счёту.
— Каждый сопротивляется по-своему, — в этот раз перебил я.
— Сопротивляется чему?!
— Им.
— Им?! А что они делают такого, чему нужно сопротивляться?
— Разве ты не понимаешь?!
— Ка-ак! «Разве ты не понимаешь?!» — с наигранным пафосом передразнила меня Маша. — Я понимаю всё, о чём ты говоришь, но и ты пойми, наконец! Не они это делают с нами — мы сами делаем это для них. Всю нашу жизнь, за которую никто, кроме нас самих, не взялся бы отвечать, мы устраиваем так, чтобы им не досаждать. Вроде как они сами по себе, а мы сами по себе. Нет по отдельности никаких ни нас, ни их. Есть мы. Мы все, варящиеся в одном котле. Кто-то решает, что он умнее — и идёт к ним помогать разбираться во всём, а кто-то думает, что и так сойдёт — сидит и ждёт, пока они ещё чего-нибудь придумают. И все боятся. Одни — ошибиться, другие — не дождаться. И все вместе — почувствовать себя лишними, ненужными ни другим, ни миру. Вообще никому! Даже самая последняя тварь, набивающая мошну контрактами, кредитами и перспективами, боится только этого — почувствовать себя лишним, ощутить внутреннюю пустоту. Безумная круговая порука. «Рука руку моет», как раньше говорили. И все в этом, все в этом заколдованном круге, понимаешь?! — Маша чуть было не сорвалась на крик.
— Непроявленный Бог[10] взывает к людям, а они бредут во тьме по кругу… и им кажется, что голос, который они слышат, — лишь песня ветра…
— Ни хрена себе!!!
— Это не я сказал. Хотя, может быть, и я. Давно читал где-то — образ остался. Печальный и красивый…
— Ты забыл добавить, что заодно ещё очень похожий на правду, да?!
— Да.
— Да-а, — опять передразнила она меня. — На правду нельзя быть похожим. Она просто есть, а всё остальное — это как мы себя с ней соотносим. Не соотносись, но будь. А ты говоришь «сопротивляться»! Сопротивляться — значит отталкивать. И как ты, такой разумный, каковым себя считаешь, позволяешь себе такую роскошь — отталкивать что-либо в мире, почти совсем уже потерявшем «притяжение»?
— Я пытаюсь понять…
— Нельзя пытаться поднять стакан. Его можно либо поднять, либо нет!
— Софистика.
— Это как посмотреть.
— Упрекаешь меня в нерешительности?
— Ни в чём я тебя не упрекаю, — она вдруг резко сбавила тон. — Всё, что я говорила тут, в не меньшей степени касается и меня… и любого из нас. Будь он из нас, из них, из этих или из тех. Всё едино. Даже отрицание единства. К Шуту всё! Прости. Меня здорово выбило из колеи сегодня — ты должен понять. — Последние слова, прозвучавшие как просьба, странным эхом отозвались где-то в глубине меня.
— Маш, тебе не за что просить прощения. И… — я замялся на секунду. — Какое-то незнакомое ощущение шёпотом подсказывает мне изнутри, что понимаю я больше, чем могу подумать и сказать. Может, я и дурак, но поверь — я понимаю.
— Это как волна, правда? Её не выскажешь, хоть и ощущаешь. Не нарисуешь, хотя, кажется, — вот она — ты видишь её. Хочешь нарисовать. Но это необычное зрение. Значит, нужны и необычные карандаши, да?!
Всё-таки у меня, наверное, никогда не получится излагать свои мысли так просто и ясно, как получается у неё.
— А я не говорила тебе, что мою маму тоже звали Маша, нет? — нотки напряжения и нервозности исчезли из её голоса. — Она дала мне своё имя. СВОЁ, понимаешь? Мама была уверена, что имя обрастает личной судьбой, и, отдавая его мне, она надеялась, что все достоинства, накопленные ею, перейдут ко мне. О недостатках она не думала — она была гордой женщиной, и я могу её теперь понять. Это была единственная возможность исключить малодушие, ставшее столь свойственным людям. Она очень много разговаривала со мной и всё время напоминала, что то, о чём она говорит, — очень важно. Хотела привлечь больше моего внимания. Но я почти не помню, о чём мы разговаривали. Тогда мне казалось, что она просто пытается представлять меня взрослой. Что для неё это своего рода игра. Но однажды — я помню этот день — она сказала, что мы больше не будем разговаривать «о всякой ерунде», как она выразилась. Я была удивлена, но вздохнула с облегчением, потому что, честно говоря, мне далеко не всегда нравились её заумные речи. «К тому же она постоянно твердила: «Пока у тебя ещё есть время…» Видимо, как и ты, она была уверена в том, что с момента достижения возраста СНП человек становится интенсивно зависимым от Информационных Потоков. Мне же тогда больше хотелось другого. Поваляться с ней в постели, обнявшись. Рассказать последний дурацкий сон про то, как я заблудилась в Городе, который был совсем непохож на наш, потому что здания были такими маленькими, что всё время было видно небо и солнце. Мне хотелось, чтобы она не уходила на работу, а вместо этого рисовала бы со мной смешных маленьких человечков, летающих верхом на фантомасках. Она не разговаривала со мной о вещах, которые я не понимала,
